Свен Андерс Хедин - В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах

Ислам-бай предпочел переплыть через реку на лошади, но во время переправы растерялся, голова у него закружилась, он позабыл, какого направления держаться, и чуть не потопил свою лошадь, слишком наваливаясь на нее. Его понесло вниз по реке, и я страшно боялся, что его увлечет к водопаду и он разобьется. Но ему удалось-таки пробиться к берегу. То-то хорошо было очутиться наконец всем вместе с багажом целыми и невредимыми на правом берегу Яркенд-дарьи! «Сучи» получили 100 тенег за труды, а старший из них еще шапку и нож, и все остались очень довольны.

Лошадей опять навьючили, и мы продолжали путь по правому берегу вниз по реке. Скоро, однако, дорогу преградила скала, отвесно спускавшаяся в воду. Таджики вырубили в скале, должно быть в очень уже отдаленное время, тропинку, вроде карниза; край ее сильно выветрел и стал покатым в сторону обрыва и пенящейся реки. Тропинку кое-как уровняли с помощью кольев, ветвей и каменных плит, зато в некоторых местах она стала так узка, что навьюченным лошадям не пройти было — вьюки терлись и задевали за стену скалы, подымавшуюся справа. Мы чуть было не потеряли одну из лошадей, которая зацепилась вьюком на самом узком месте и неминуемо полетела бы вниз, если бы Ислам-бай не успел уцепиться за нее, а остальные в ту же минуту не освободили ее от вьюка. Весь багаж пришлось перенести через опасные места на руках.

24 сентября мы двинулись по долине Арпа-таля; на пути нас захватил град, и мы разбили лагерь в поле около селения Сугетлык, а на следующий день перешли через перевал Арпа-таля (3838 метров). Дорога повела к селению Онгур-лук (Овраги), где как раз происходила молотьба. Способ молотьбы здесь крайне примитивный: десять быков ходят, тесно сомкнувшись в ряд, вокруг столба, по разбросанному по земле зерну. Сеют здесь маис, пшеницу и овес, причем поля засевают не каждый год, а через год.

В течение следующих дней мы через селения Кок-рабат и Кызыл, Янги-гиссар и Япчан достигли Кашгара, куда прибыли 3 октября и где меня с обычным гостеприимством принял генеральный консул Петровский. Здесь, в этой низменной области, погода стояла еще теплая, мягкая. Резкие переходы из одного климата в другой отозвались на мне сильной лихорадкой, от которой я отделался лишь в середине ноября.

Все потери, понесенные мною во время злополучного перехода через пустыню, были теперь пополнены. Из Берлина мне прислали ящик с тремя превосходными анероидами, гипсотермометрами, психрометрами и термометрами; все прибыло в полной исправности благодаря тщательной упаковке в Берлине и заботливости шведского консула в Батуме, отправившего эти хрупкие вещи дальше в Азию.

Из Ташкента пришли три ящика с разными необходимыми вещами: одеждой, консервами, табаком и проч. Таким образом, я был опять во всеоружии, как и в начале моей экспедиции.

Оправившись от лихорадки и организовав новый караван, я окончательно покинул самый западный из городов Китая. Выступление наше, означавшее долгую разлуку с крайней станцией европейской цивилизации на востоке, было обставлено большой торжественностью. Дао-тай сделал мне прощальный визит собственной персоной с большим блеском и помпой, в сопровождении остальных моих китайских друзей.

Караван, состоявший из 9 лошадей и 3 людей, под начальством моего испытанного Ислама, выступил к югу рано утром 14 декабря 1895 г.; сам же я выехал верхом с двумя остальными слугами в полдень. На дворе собралось проводить меня целое общество: сам генеральный консул, его любезная супруга, Адам Игнатьевич, 60 казаков с двумя офицерами и, наконец, туземцы — писаря, толмачи и слуги консульства. Когда я простился с этим гостеприимным домом, где провел столько приятных и поучительных часов, мы сели на коней и поехали рысцой по улицам в сопровождении офицеров, Адама Игнатьевича и казаков, распевавших солдатские песни, которые будили громкое веселое эхо в узких, как коридоры, улицах.

Около дома шведского миссионера я остановился, чтобы проститься с симпатичной и умной г-жой Гёгберг и ее детьми; сам Гёгберг поехал провожать меня. Под конец к нам присоединился еще в своей голубой повозке русско-китайский переводчик, наш общий друг Ян-Да-ой, и легко себе представить, что за пестрая кавалькада понеслась по пыльной широкой дороге к Янги-шару! В Янги-шаре мы обменялись последними приветствиями. Я громко крикнул казакам: «Прощайте, ребята!» — и они в унисон прокричали: «С Богом! Счастливый путь!»

И вот я остался один между азиатов. Но когда зубцы башен Кашгара скрылись за горизонтом и песня казаков замерла вдали, я все-таки вздохнул с облегчением при мысли, что как-никак, а я теперь «на пути домой». Сладость этой мысли не умерялась даже тем соображением, что на пути этом лежала целая половина Азии и что меня отделяли от Стокгольма полтора десятка тысяч верст.

500 верст, отделявших нас от Хотана, мы проехали в тринадцать дней.

20 декабря въехали мы в двойные ворота Янги-шара (Новый город), китайской части города Яркенда, а в некотором расстоянии оттуда через ворота Алтын-дервазе (Золотые ворота) в Кохне-шар (Старый город), магометанскую часть. Обе эти части Яркенда лежат друг от друга всего в одном километре, и на всем этом расстоянии между воротами их, через которые пролегает большая кашгарско-хотанская дорога, тянется длинная широкая базарная улица, крытая деревянным навесом. По этой улице даже поздно вечером не прекращается оживленное движение при мигающем свете масляных фонарей.

В общем, улица напоминает бесконечный туннель, стены которого образуют лавки и лари. По тесноте, сумятице, множеству верблюжьих караванов, крику и гаму, царствующим здесь, сразу заметно, что находишься в большом городе. Яркенд и есть самый большой город Восточного Туркестана; в нем с его предместьями насчитывается 150 000 жителей.

Проехав Алтын-дервазе, мы пересекли целый лабиринт извилистых улиц и переулков, пока наконец достигли дома, который отвел в наше распоряжение аксакал андижанских купцов.

В течение следующих дней мы оставались в Яркенде, частью чтобы дать лошадям отдохнуть, частью чтобы хорошенько ознакомиться с городом и его ближайшими окрестностями. Я, между прочим, посетил в сопровождении аксакала здешнего амбаня, ямен которого был гораздо пышнее, чем ямен амбаня кашгарского.