Андрей Троицкий - По Америке и Канаде с русской красавицей

Олигархи такие ребята, которые не станут покупать недвижимость где ни попади. И если уж человек предпочел этот городок Лазурному берегу или Цюриху, значит, дело того стоило. Правда, позднее появились слухи, что домишко конфисковали по решению суда, – шутки с налогами здесь не понимают и не ценят. Среди других антикварных домов антикварного города бывшая собственность олигарха не выделяется. Только парадная дверь закрыта на замок, а окна загорожены внешними ставнями.

Над центром города витает дух старой Англии, некоторые дома в викторианском стиле. Не нужно никаких декораций, чтобы снять художественный фильм из той старой жизни. Даже желоба и трубы, по которым стекает с крыш вода, – точно такие как в девятнадцатом веке – деревянные, прямоугольные короба. Да и вода попадает не на тротуар, – упаси бог размоет мощеную брусчаткой панель, – а в деревянные бочки, откуда ее после дождя вычерпывают ведрами (вполне современными, пластиковыми).

Киношники частенько пасутся на этих улицах, используют натуральные декорации, здесь снято десятка полтора фильмов из старинной жизни. Сувенирные лавки, антикварные магазины с весьма высокими ценами и скудным выбором… В стороне на небольшой открытой эстраде молодежный самодеятельный театр показывает постановку "Джен Эйр" Шарлотты Бронте. Мальчики во фраках, девочки в старинных платьях. На соседней улице дает концерт любительский духовой оркестр.

Я бывал в этом городе в будни и в выходные, и каждый раз здесь что-то происходило: парад музыкантов, выставка раритетных машин, спектакли, концерты, шествия, вернисажи, фестивали искусств. Вечное кипение жизни. Рестораны, где приходится ждать свободного столика, кофейни, забитые народом. Автобусы с туристами, паркинги, полные машин. Куда там Ганнибалу Марка Твена, расположенному на отшибе, вдалеке от туристических троп.

Сегодня новая выставка авто, – ее проводит Клуб любителей Jaguar. Улица перегорожена, на ней выставлены в ряд большинство моделей этой машины начиная с 1935 года по сегодняшний день. Есть даже победители гонки Ле-Ман 1953-го и 1957-го годов, – звездное время для Jaguar.

Рядом на раскладных стульчиках сидят владельцы автомобилей, большинство – пенсионеры, пожилые и очень пожилые люди, для которых эта машина стала любовью на всю жизнь (конечно, речь идет о тех легендарных старых Jaguar, которые собирали по винтику, вручную, а не нынешних серийных штамповках, полюбить которые труднее, чем воспылать желанием к фонарному столбу).

Владельцы с удовольствием расскажут все, что знают о своих машинах, отроют капот и вообще поболтают за жизнь со всеми желающими. Я не увлекаюсь железом, но эта выставка даже меня не оставила равнодушным.

На ветровом стекле имя владельца и его место жительства. Один из пожилых мужчин по имени Элиот рассказал, что сам участвовал во многих европейских гонках, в том числе в знаменитом Ле-Мане. Элиот скромничал, он не просто участвовал в гонках, он их выигрывал. Перед машиной на мостовой – большие фотографии под стеклом и в рамках, сделанные более полувека назад, – молодой красавец в шортах и спортивной рубашке позирует возле этой самой машины, – и вот они призы, взятые в Европе, – весьма и весьма престижные.

– Да, машина та самая, моя подруга, она в порядке, но я уже не тот, – сказал старик. – Жизнь пролетела, как одни сутки на трассе Ле-Ман. Заезд продолжается всего двадцать четыре часа… Мало. Но это была хорошая гонка.

Родина Хэмингуэя – местечко Оук-Парк, во времена его детства – отдельный город. Теперь, когда Чикаго разросся, – не самый далекий пригород огромного мегаполиса. Сюда проложили линию метро, станция называется Harlem. Можно добраться и на машине, правда, ехать придется через не слишком безопасное черное гетто. Мы выбрали подземку, а потом пешком прогулялись несколько кварталов. Рита молчала. Юра был погружен в какие-то свои, как всегда невеселые размышления. Вопреки вечной моде, он Хемингуэя недолюбливает.

– Всю жизнь Хем играл крутого брутального мужика, но получалось фальшиво, – говорил Юра на ходу. – Злые современники поносили Хэма за то, что он слишком уж выпячивает свое мужество. И эта демонстрация кажется нарочитой, искусственной. Как тогда писали в газетах: он показывает нам искусственные волосы на груди.

– Главное не в образе человека, не в волосах на груди. Даже если они искусственные. Главное – литературное наследстве, которое он нам оставил, – возражает Рита. – Его творчество – вот, что главное.

– Хем не изобретал своего фирменного, лаконичного и мужественного стиля. Свой стиль он, как бы это помягче, – позаимствовал у другого писателя, своего современника, тоже жившего в Чикаго. У Шервуда Андерсона. Дайте кому-нибудь почитать сборники рассказов Андерсона. Только устройте так, чтобы не было возможности узнать, кто автор. И вам скажут: господи, я никогда не читал раньше эти рассказы Хемингуэя. Это его стиль, его язык.

– Может быть, наоборот? – Рите дорог образ Хэма, мужественный и сильный мужчина, пишущий о мужественных людях, она не хочет видеть в произведениях своего кумира даже слабого намека на заимствование. – Может, Андерсон первым позаимствовал.

– Сборник Андерсона "Уайнсбург, Огайо" вышел в 1919-м году, "Торжество яйца" в 1921-м году. А первый сборник рассказов Хема в 1923 году. Это без комментариев. Ладно, пусть позаимствовал. Но будь вежливым человеком, скажи: я благодарен своему учителю… Нет, он ни слова не сказал, не написал. Это плохая черта.

– Стилю Хемингуэя подражали сотни, тысячи литераторов, – парирует Рита. – И все – неудачно. Но он ни на кого не подал в суд, не стал кричать – у меня украли мой язык. Берите, если угодно. Так что, все обвинения в подражательстве – ерунда. Все искусство, от литературы, до живописи, построено на заимствованиях. А про кино уж не говорю. Посмотри фильмы Тарантино. Там все по нитке надергано из других фильмов. Или просто целиком украдено и перелатано. И что с того? Он все равно – довольно значительный режиссер.

– И все-таки Андерсону надо было воздать по заслугам. Он ведь литературный отец Хема. Разве нет? Должна же быть в жизни справедливость. Ну, хоть капля.

– Рассуждения о справедливости – достойны ребенка, – Рита глядит на Юру с жалостью.

Мы подходим к дому Хемингуэя. Возле дерева табличка: "Родной дом Эрнеста Хемингуэя, июль 1899 года. Открыто для публики". На земле небольшой бетонный треугольник с железной нашлепкой на одном из ребер и примерно такой же надписью.

Почему-то Рите это все, – табличка и памятный знак, – кажутся важными вещами, знаками самой истории, она делает фотографии. Выражение лица очень серьезное. Мне интереснее окрестные улицы, где мы только что побывали и по которым еще не ходили. Пройдитесь по ним, если будете в тех местах. (В паре кварталов отсюда есть еще и музей Хемингуэя. Там множество личных вещей, записные книжки, одежда и многое другое).