Андрей Троицкий - По Америке и Канаде с русской красавицей

– Он работает допоздна, нет времени думать о своей внешности…

– Он обязан посещать тренажерный зал. И курить ему надо немедленно бросить. Зубы он уже испортил. Теперь хочет умереть от рака легких?

– Он бросит, – пообещал я за Илью. – К концу книги.

– А почему он совсем не заботится о здоровье? У Ильи варикозное расширение вен на ногах. Вот тут место, я прочитаю: "Проклятые вены, – сказал Илья, снимая штаны. – Когда-нибудь они меня доконают". И дальше на другой странице: "Чертовы вены, – Илья стянул штаны и стал смотреть на ноги. – И что с ними делать? Скоро, скоро они меня угробят". Вот дальше место: "Илья, приспустив штаны, сидел на стуле и разглядывал хитросплетения набухших вен. "Только посмотри на это, – сказал он. – Они меня убивают, эти проклятые вены. Да, скоро понесете меня на погост". И так далее. Он все время жалуется, но к врачу почему-то не идет.

– Господи… Да в России ходи к врачам или не ходи, – разницы мало. Больных непрерывный поток, – на каждого десять минут приема. Врачу и жалобы выслушать некогда, не то что вылечить человека.

– Тогда надо так и написать: Илья не идет к врачу, потому что русские врачи не лечат. И объяснить почему они не хотят исполнять профессиональные обязанности. А если так: почему этих врачей с работы не увольняют? Зачем они нужны?

– Если их уволить, даже жалобы будет некому выслушать.

– Да, Россия загадочная страна, – Колберт вздохнул. – Но теперь, прочитав повесть, я понимаю, почему век мужчины у вас так короток. Ну ладно… Илья каждый вечер пьет пиво. От этого, вы сами пишете: "Лицо у него бледное, одутловатое". Ему немедленно, пока алкоголизм не взял за горло, пока страшная болезнь не сожрала тело и душу, – надо вступить в общество анонимных алкоголиков. И каждый день ходить на собрания. Другого выхода нет.

– В России Общество анонимных алкоголиков не слишком популярно.

– Что вместо него? – удивился Колберт.

– Есть какие-то общества, но… Но народу в них – по пальцам считать. Но можно вызвать на дом врача нарколога. Он выведет из запоя.

– Этого американский читатель не поймет. Здесь алкоголизм и наркоманию лечат в клиниках. Вместо общества Анонимных алкоголиков Илья почему-то записывается в Коммунистическую партию. Он ходит на собрания, платит взносы и называет себя патриотом. Это юмор?

– Ирония. А Илья может записаться в какую-нибудь другую партию. В экологическую, например. Он будет бороться с загрязнением окружающей среды, с незаконными вырубками леса…

– Человек, посвятивший себя строительству котельных, коптящих небо, работающих на грязном угольном топливе, вдруг берется защищать окружающую среду… Это странно. Выходит, он борется против самого себя?

– Это можно объяснить загадочной и противоречивой русской душой. Илья как бы блуждает в потемках. Это почти по Достоевскому, которого на Западе так любят. В рабочее время Илья – среду загрязняет. А в свободное время – за экологию.

– Что, ж… Пожалуй, это интересно. Мотивы Достоевского… Но почему он в рабочее время говорит о женщинах? А на свиданиях только о работе и о политике? Понимаешь ли, в Америке с женщинами не говорят о политике и о работе. Политика и работа никому задаром не нужны. А тут только политика… Такое впечатление, что Илья душевно нездоров.

– Это тоже часть загадочной русской души: где надо и не надо говорить о работе. И о политике. А на рабочем месте, в мужской компании – о женщинах.

– Хорошо, пусть так. Но лексика, слова, которые употребляет Илья в разговоре – низменные: сволочи, кабак, пивняк, потаскухи, озверели… И так далее. Но вдруг, ни с того ни с сего, он переходит на высокий штиль. Вот, например: "Если родина позовет, я возьму ружье и пойду ее защищать". Или вот: "Если я услышу зов родины, – заряжу ружье и встану на ее защиту". Вот тут: "Если надо будет, почищу ружье от ржавчины и грудью встану за родину".

– Это тоже тема Достоевского. С одной, Илья – циник и сквернослов, с другой стороны, – патриот.

– Нет, этого я постичь ни в силах… Но вот главное: как случилось, что молодая и красивая женщина полюбила такого…

– Женщины чаще любят плохих людей, чем хороших. Женская любовь – вечная загадка мироздания. И почему герои должны быть положительными, похожими на ангелов: приделать крылышки, они и воспарят?

– У меня когда-то был похожий парень, – призналась Рита, долго хранившая молчание. – Я его с натуры срисовала. Это было увлечение, не любовь. Я себе говорила, что он такой запущенный, ну, как уличная дворняжка, потому что живет работой. Он – человек дела. Некогда о себе позаботиться. Все это – чистая правда.

– Нет, американцы не поймут странный выбор женщины. Американская женщина не захочет связать жизнь с пьющим коммунистом. Человеком, который занимается саморазрушением.

– Ну, это же книга, – сказал я. – Не жизнь.

– Литература – это и есть жизнь, – отрезал Ричард.

– А если мы сделаем Илью красавцем с орлиным профилем, горящими глазами. Курить он бросит, выпивать будет по праздникам.

– Нет, так не пойдет, – помрачнел Колберт. – Переделать эту книгу нельзя. А если все-таки попробовать, что останется? Почти ничего. Получится совсем другая книга. О другом мужчине, другой женщине, других отношениях. Эта повесть в ее теперешнем виде безнадежна для понимания американцев.

– Подожди, не руби с плеча, – я возмутился и назвал имена трех-четырех русских литераторов. – Ведь вы на Западе публикуете много сомнительных вещей. Один автор пишет о пожирании дерьма, другой пытается реабилитировать большевиков… Написано плохо, небрежно. Скукотища. Но ведь печатают. А повесть, которая глубже и лучше, нельзя?

– Этих авторов печатают не в Америке, а в Европе. Здесь не станут эту галиматью публиковать.

Мы попрощались с Ричардом. Неудача повести омрачила настроение Риты, и но ненадолго.

– Наверное, Ричард прав, – сказала она. – Нам друг друга понять трудно. Но все равно, надо пытаться…

Концерт русской певицы, исполнительницы романсов Тамары проходил в помещении частного загородного клуба. Ничем непримечательное кирпичное ранчо с двускатной низкой крышей и небольшими продолговатыми окнами, закрытыми жалюзи, перед ним лужайка. Ни объявлений, ни табличек, но забитая автомобилями стоянка, показывала, что гостей собралось немало.

Помещение оказалось гораздо вместительнее, чем представлялось снаружи. Широкий коридор вел к холлу, оттуда дойная дверь в зал. Внизу небольшая сцена, а ряды кресел поднимаются вверх, отовсюду хороший обзор. Свет в зале неяркий, людей довольно много, поэтому заметить тетку Риты с ее молодым спутником мы не смогли. Наши места были на предпоследнем ряду, мы поднялась, сели, стали рассматривать людей внизу и рядом с ними.