Павел Мариковский - В стране каменных курганов и наскальных рисунков

Есть ли у гусениц какие-либо враги? Вокруг на холмах распевают жаворонки, в кустах караганы заводят однообразные напевы желчные овсянки, среди луговых трав мелькают желтые трясогузки. Никто из птиц не обращает внимания на гусениц. Они несъедобны или ядовиты, и не зря окрашены так ярко и заметно выделяются среди растении. Впрочем, иногда в красные кусты залетают кукушки. Вот они, наверное, и лакомятся врагами ив. Волосатые гусеницы их главная еда. Но кукушек мало.

Карликовая ива здесь — несчастливое растение. У нее есть еще один лютый враг — стеблевая галлица. Концевые веточки растения обезображены узловатыми опухолями-галлами. Многие ветки настолько сильно поражены, что погибли. Но зато сейчас свежих галлов нет, на растениях без листьев галл расти не может, а, едва начав развиваться, погибнет вместе с их строителями — личинками галлового комарика. Растение больное, находится в ужасном состоянии, и на нем не могут вырасти галлы. Таким образом, ивовая волнянка простерилизовала заросли кустарников от крошечных возбудителей галлов. Один враг убил другого. Ну что же, клин клином вышибается!

Раздумываю о причинах массового размножения ивовой волнянки. Предшествовавшие годы были сильно засушливыми, не росли травы, не цвели цветы. Видимо, тяжело пришлось наездникам — врагам волнянок. Они поддерживали свои силы нектаром цветов. Освобожденные от своих недругов бабочки и проявили столь безудержную способность к размножению. Что же теперь следует ожидать? Как бы в ответ на этот вопрос, заданный самому себе, натыкаюсь на больную гусеницу. Она повисла на вершинке кустарничка и почернела. В ней завелся заразный грибок так называемой вершинной болезни, поражающей гусениц многих бабочек. Эта болезнь — неизбежный спутник массовых размножений, поможет карликовой иве. А там, возможно, уцелевшие кое-где наездники, подкрепившись нектаром цветов, начнут проявлять свои способности, и в этом маленьком мирке восстановится гармония жизни.

Вечереет. Стихает ветер. Вокруг воцаряется глубокая тишина. Солнце заходит за холм, и лог синеет от тени. Одинокий жаворонок трепещет в воздухе, озаренный погасающими лучами солнца. И тогда вижу, как под темными кустами одна за другой поднимаются в воздух снежно-белые бабочки. У них черные усики, черные глаза и тоненькие, тоже черные, колечки на белах ногах. У самок усики как ниточки, у самцов они роскошные и перистые. Бабочки тоже ядовиты, и белый наряд им дан природой для того, чтобы быть заметными в сумерках и в ночной темени. Но какие они все маленькие! Неужели из-за недоедания? И очень вялые. Потом я с удивлением замечаю, что ивы других видов, крупные деревья, растущие по берегам таких степных рек, как Нура, не знают напасти ивовой волнянки. По всей вероятности, эта бабочка относится к другому виду, близкому к ивовой волнянке, и приспособилась жить только на карликовой иве. Теперь начинаю понимать еще и другое. Почему некоторые лога или речки называются Караталом, то есть черной ивой.

Название кажется очень странным, но родилось оно в такой засушливый год, когда растения страдали, как сейчас, от ивовой волнянки, теряли листья и в одеянии голых веточек, покрытых темной корой, казались черными.

В разные стороны бегут желтые проселочные дороги, и как в этом безмерном пространстве раздольных степей найти маленький лагерь археологов? К тому же здесь так мало ориентиров. Но, к счастью, о палатках, стоящих в верховьях реки Атасу, знает и подробно объясняет водитель первой же встреченной грузовой машины.

Реку Атасу в верховьях трудно назвать рекою. Это цепь небольших продолговатых озерков, не связанных друг с другом, тихих, застывших в покое, обрамленных зарослями роскошных густых ив. Кое-где на поверхности воды плавают вечно занятые своими будничными делами ондатры, в глубине же неторопливо плавают рыбы. Вероятно, весной, а также в годы, богатые осадками, во время паводков все эти изолированные друг от друга озерки ненадолго соединяются вместе, чтобы вскоре вновь разойтись на долгое лето, осень и зиму.

Наступил вечер. Лагеря археологов все еще не видно, хотя, по нашим расчетам, он должен быть давно. И вокруг ни одной живой души: ни стоянки скотоводов, ни автомашины. Может быть, мы выбрали не ту дорогу? И состояние нашей машины вызывает тревогу. В одном цилиндре, видимо, запало маслосъемное кольцо и гонит масло через один вкладыш на коленчатом валу. Все мои запасы масла давно израсходованы. В картере же его осталось непозволительно мало. Ехать дальше нельзя. Стали на дороге, раздумываем. Моим спутникам непонятно мое беспокойство. Недалеко от дороги видны заросли ив, озерко, прохлада, вода, роскошные травы — чудесное место для бивака. Можно и рыбу половить. Требуют остановиться на ночлег. Но что за отдых, когда ехать дальше попросту опасно, можно запороть двигатель. Лучше постоять на дороге, подождать конца дня, вдруг кто-либо проедет мимо!

Журналист начинает нервничать, хмурится художник. Мое решение вызывает недовольство, назревает конфликт. Мне хорошо знакомо такое состояние маленького коллектива, и возникает оно, как правило, когда экспедиция попадает в трудную обстановку, к тому же все устали и голодны. Потом, когда обстановка меняется, все возвращается на мирный лад, и те, кто выходил из себя, чувствуют угрызения совести. Правда, не всегда. Усталость завладела мною больше, чем кем-либо, сказалась работа за рулем и возраст. Но я, пытаясь сдержаться, объясняю необходимость ждать на дороге. И вдруг на горизонте показывается светлое облачко пыли. За ним второе, третье. Идут сразу три больших грузовика с прицепами, везут бетонные столбы электропередачи. Как я им обрадовался!

В мире не без добрых людей. Вскоре в нашем моторе масло долито до полного уровня, и мы сворачиваем в густые заросли ив на ночлег. Водители машины, снабдившие маслом, сообщили, что совсем недалеко отсюда вблизи дороги виден лагерь из многих палаток. Там, видимо, и находятся археологи. Переночуем и будем у них завтра.

Рано утром тороплю своих спутников. Надо успеть застать археологов до того, как они разойдутся на раскопки. Наш путь недалек. Вскоре я вижу белеющие палатки и сворачиваю к ним по слабо наторенной дороге. Да, здесь большой лагерь, несколько палаток больших, десяток маленьких, стоит автобус и грузовая машина. Под большим тентом, растянутым на кольях, за длинным столом сидят люди, много молодежи, видимо, практиканты, студенты. Завидев нашу машину, несколько человек поднимаются из-за стола и идут навстречу. Приветствую археологов, узнаем друг друга.

— Где же Мир Касымович? — спрашиваю я.

— Вы что, разве не знаете? Неделю назад он умер и похоронен. Перед самым выездом в экспедицию почувствовал себя плохо, и мы поехали без него. Потом к нам пришла телеграмма о его кончине. Инфаркт!