Питер Акройд - Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо

Основной причиной этого выступала торговля. Она повышала благосостояние и независимость, подпитывала национальную мощь. Классическая теория меркантилизма гласила, что количество слитков из драгоценных металлов в мире ограничено и Англия должна взять под контроль большую их часть. По словам политика и публициста Эдмунда Берка, торговлю «можно было расширить и обеспечить ее процветание с помощью войны». Рабы, сахарный тростник и табак стали ключевыми товарами на новых землях. Последствия наблюдались и внутри страны: непрерывно рос спрос на оружейников и портовых рабочих; литейные цеха и кузни были раскалены докрасна. Современники еще не понимали, что это лишь прелюдия к куда более масштабным событиям.

Усилия, направленные на финансирование мировой войны, длившейся семь лет, на обустройство кораблей, оплату наемных солдат, сбор налогов и получение займов у компаний, повлекли серьезные изменения. Страна более не была закрытой и изолированной, хотя теоретически могла продолжать жить обособленно, полагаясь лишь на собственные силы. Все стремительно менялось – Великобритания превратилась в масштабное предприятие, обладавшее всеми признаками мировой державы, опиравшейся на растущую казну и поддержку финансовой аристократии. Ее авторитет определялся непрерывно растущим числом чиновников, не говоря уже о несчетном количестве сотрудников таможенно-акцизной службы. К 1720-м годам в стране работало 12 000 государственных служащих.

Иностранный наблюдатель отмечал, что «англичане платят налоги утром на мыло, которым моют руки, в 9 часов – на кофе, чай и сахар, которые употребляют на завтрак; в полдень – на пудру для волос; во время ужина – на соль, которой приправляют мясо, и на пиво, которое подают к нему». Налогами облагалось практически все: кирпичи, из которых строились дома, уголь, с помощью которого они отапливались, свечи и даже окна, которые пропускали дневной свет. Ирония заключалась в том, что народ, который так громко сетовал на непомерные налоги, ссылаясь на всеобщие права и свободы, в конце концов платил их быстро и весьма охотно. Отчасти это объясняет двусмысленное отношение народа к власти, которая провоцировала мятежи, а не революции.

По этим и другим причинам британский государственный аппарат потреблял львиную долю национальных доходов, в отличие от любого другого европейского государства. Военные расходы составляли 83 % бюджетных средств. За тот период времени, который описан в этом томе, – начиная с короля Якова II и заканчивая принцем-регентом Георгом IV, – налоги выросли в 16 раз. За эти годы Англия объявляла войну внешним врагам восемь раз. Фактически правящая элита превратилась в военную машину, основные силы которой направлены против Бурбонов. Британия была самой агрессивной торговой и военной державой в мире. Понимали ли люди все косвенные последствия столь жесткой политики – другой вопрос. Их представления о величии страны выражались в популярной патриотической песне, звучавшей повсюду – в залах для торжеств и кафе. Ни у кого не вызывали сомнения такие слова:

Бьют, говоря о Парижском мирном договоре, утверждал, что «не желал иной эпитафии на свою могилу, кроме слов о том, что он был советником при составлении этого мирного договора». Однако спустя два месяца он покинул пост; его гордость имела хрупкую природу, пошатнуть его чувство собственного достоинства с помощью критики оказалось нетрудно. Питт, например, сетовал, что Испания и Франция отделались слишком легко. Бьют всеми силами отстаивал мирный договор, и его тонкая душевная организация, по всей видимости, не выдержала жестоких оскорблений. Он уже пережил изрядные потрясения, связанные с введением налога на сидр, вызвавшего массовые бунты на западе страны и не только. И 8 апреля 1763 года он подал в отставку. Бьют не исчез с политической арены полностью. Многие полагали, что он просто «скрылся за кулисами», чтобы тайно давать советы королю еще три года. Именно оттуда ему представилась возможность наблюдать за двумя самыми провокационными событиями в истории Англии и Америки XVIII века.

Сэмюэла Джонсона называли «ходячим словарем» и «старым слоном», причем первое прозвище было куда более выразительным и точным после выхода в свет весной 1755 года его Словаря английского языка (A Dictionary of the English Language). Это было время правил и научных изысканий; все слишком расплывчатое и неопределенное было обречено; все слишком активное и деятельное укрощалось требованиями строгого порядка. Язык, по словам Джонсона, отличался сложностью, запутанностью и бесчисленным количеством вариантов. При этом сам он проявлял жадный интерес к слову, был библиофилом и антикваром одновременно.

В его словаре не было ничего уникального или необычного. В ту пору их было уже немало. Первым стал Перечень алфавитный (A Table Alphabeticall) Роберта Кодри, увидевший свет в 1604 году. XVIII век вообще был эпохой словарей, за это время были изданы Новый словарь английского языка (A New English Dictionary) Джона Керси в 1702 году и Универсальный этимологический словарь (An Universal Etymological Dictionary) Натаниэля Бэйли, опубликованный спустя девятнадцать лет.

Первая «Британская энциклопедия», или просто «Британника», была издана в 1768 году. Стремление к порядку глубоко проникло в общественное сознание, вызвав новую волну интереса к происхождению слов, их производным и толкованиям.

Однако книга Джонсона не походила на прошлые труды подобного толка. Сам автор не был ни этимологом, ни лексикографом; он был писателем. Джонсон пустил в ход все свое красноречие и ученость, занявшись анатомией слов, и снабдил книгу многочисленными примерами их употребления, взятыми у самых разных авторов. Так, для определения значения слов «край» ( brim ) и «полный до краев» ( brimful ) он обращается к Бэкону и Крэшо, Свифту и Драйдену, Мильтону и Сидни и т. д., однако он был не просто охотником-собирателем аллюзий. Джонсон называл свой труд «моя книга», он был для него книгой книг, квинтэссенцией языка, историческим справочником и энциклопедией, исследованием и трактатом о морали. В этой работе представлен мир англичан, портрет эпохи, облеченный в слова.

Джонсон провел детство в книжной лавке отца, на Бредмаркет-стрит в Личфилде, откуда его отправили в начальную школу, которую у себя на дому организовала вдова Энн Оливер, а затем в местную среднюю школу, где он впервые познал священные тайны греческого и латинского языков. В его словаре слово «школа» определяется как «дом дисциплины и обучения». Какое-то время Джонсон посещал Пемброк-колледж в Оксфорде, однако из-за нехватки средств был вынужден вернуться в Личфилд. Карьера школьного учителя в родном городе его не прельщала, и вместе с компаньоном Дэвидом Гарриком он перебрался в Лондон, где подрабатывал журналистом и литературным поденщиком. Лондон стал для Джонсона настоящим домом, который принял его в свои объятия как родного. Словарь был его первой крупной работой.