Леонид Прайсман - Дело Дрейфуса

Как я уже писал, многие французские евреи принимали участие в кампании дрейфусаров индивидуально, не создавая своих организаций. Но были евреи, которые также индивидуально выступали на стороне антидрейфусаров. Их было немного, гораздо меньше, чем первых, но они были. В таком мероприятии антидрейфусаров, как сбор средств на мемориал Анри, среди подписавшихся довольно много еврейских имен. В начале 1898 года офицер в отставке еврей Ф. Ратисбон писал в Golois, что он энергично не одобряет и выступает против кампании, «…которая глубоко затрагивает нашу страну и имеет тенденцию дискредитировать армию» [173] Цит. по: Muchael R. Marcus. Opt. cit. P. 228−29. . Другим оппонентом пересмотра был редактор известной газеты Le soir Р. Полоне. Он утверждал, что наличие евреев среди дрейфусаров ставит вопрос о лояльности всей еврейской общины и питает огонь антисемитизма. «Необходим выбор! Евреи должны сделать выбор между Францией и омерзительной солидарностью, основанной на религии» [174] Там же. С. 229. . О своей персоне он писал следующее: «Когда наглые лидеры космополитического семитизма поставили вопрос об интересах расы ради того, чтобы создать универсальную солидарность между евреями, я отказался вступить в этот иностранный легион. Я отказался бросить флаг. Верный неизменным принципам, я считаю религию Франции превыше всего остального, и когда я должен был выбирать между триумвиратом Рейнака, И. Кана, Дрейфуса и моей страной, то именно моей стране я посвятил всю мою энергию и преданность» [175] Там же. . Другой антидрейфусар – редактор одной из самых известных газет Golois А. Мейер соглашался со всеми утверждениями антисемитов, но считал, что они носят слишком общий характер. Нужно сказать, что жизнь у евреев-антидрейфусаров была тяжелая. Понятно, какие чувства питали к ним евреи, но французские антидрейфусары также не считали их полностью своими, и они являлись предметом насмешек со всех сторон. В конце концов, они сделали последний шаг и порвали те формальные нити, которые связывали их с еврейством. Они приняли католицизм.

Таким образом, можно сделать вывод, что французское еврейство оказалось совершенно не готовым к делу Дрейфуса. Патриоты, большие, чем сами французы, преданные идее порядка и законности, они с ужасом увидели, что патриотизм обрушивается на их собственные головы, а нарушителями законов являются не погромщики, защищавшие честь армии, а все, кто сомневается в виновности Дрейфуса, и, следовательно, в решении военного суда. Ничего, кроме усилий отдельных людей, они не могли противопоставить массовому взрыву хорошо организованного антисемитизма. Но дело Дрейфуса привело некоторых из них (правда, очень немногих, таких как Бернар Лазар и Макс Нордау) к полной переоценке всех взглядов и к изменению буквально всей жизни. Во Франции организуются первые сионистские организации.

Следующим крупным событием в деле Дрейфуса был суд над Э. Золя. Он проходил с 7 по 20 февраля 1898 года в здании суда округа Сена. Генералы опять действовали как банда разбойников. Они не решились привлечь Золя к суду за все его письмо, а взяли из письма всего две фразы: «Военный суд прикрыл противозаконность приговора над Дрейфусом тем, что оправдал Эстерхази по приказу». Естественно, письменно приказ не отдавался, и доказать его существование Золя никак не мог.

Обстановка в здании, где проходил суд, и вокруг него была очень тревожная, я уже говорил о беснующихся толпах, орущих: «Долой Золя!». Большинство французских газет словно срывается с цепи и обливает Золя потоками грязи. Указывается на то, что в числе его предков были… нет, не евреи, итальянцы, и великого французского писателя газета Libre parole обзывает «…венецианским поставщиком порнографии». Друзья Золя опасались за его жизнь. Каждый раз, выходя из зала, он проходил через ненавидящую его толпу. Генриетта Пикари, внучка Э. Ренана, дочь филолога и писателя дрейфусара Ж. Пикари, в отроческом возрасте наблюдавшая и переживавшая все обстоятельства дела Дрейфуса, писала об опасениях друзей Золя во время процесса над ним: «Все замечали, что крики ненависти и требования расправы раздавались с удвоенной силой именно тогда, когда дела у антидрейфусаров шли плохо <���…> Возвращаться домой каждый раз одним и тем же путем было рискованно. Друзья опасались, и не без основания, что погромщики поджидают Золя у дверей его квартиры. Чтобы сбить их с толку, Золя шел не прямо к себе, а проводил вечера у своих друзей – то у одних, то у других по очереди <���…> И вот однажды наступила наша очередь предоставить убежище великому человеку.

В ту пору родители мои жили на улице Клод-Бернар, в квартире на пятом этаже. К вечеру в доме началась невероятная суматоха: наскоро готовился обед, все без конца о чем-то говорили, шушукались, захлопывая дверь перед нашим носом. <���…> Золя пришел со своей женой. Правда, подойти к нему поближе, посмотреть на него нам так и не удалось: Золя тотчас же скрылся в гостиной, откуда время от времени доносился громоподобный голос Лабори. Поздно ночью, когда весь Париж уже спал, по лестнице нашего дома сбежали четыре тени. Они сели в ожидавший их фиакр <���…> Лабори и мой отец проводили супругов Золя до дома 21-бис по Брюссельской улице» [176] Пикари Генриетта. Из воспоминаний о пережитом. С. 53. .

Одна французская газета так описывала зал заседания суда: «Невозможно даже приблизительно изобразить давку, возбуждение и суматоху в зале. Все давят друг друга. Дверь невозможно запереть, так как коридоры битком набиты народом. Часть присутствовавших взбирается на окна и цепляется за оконные переплеты. Места, отведенные для членов суда, также переполнены людьми.

Ровно в 12 часов в зал входит Эмиль Золя. Он в цилиндре, на нем серое пальто, из-под которого виднеется его черный пиджак с розеткой ордена Почетного легиона. Он с трудом пробирается через тесно сжатую массу. Молодой Клемансо прокладывает ему дорогу. «Господа! Ведь я должен непременно войти туда, ведь я обвиняемый», – не без иронии замечает Золя. За ним следует Клемансо – старший, которому пришлось перескочить через стол, чтобы достигнуть своего места» [177] Брусиловский А. Указ. соч. № 7. С. 36. .

Вместе с Золя на скамье подсудимых – редактор газеты L'Aurore Перрон, опубликовавший «Я обвиняю». Защищает Золя молодой, ему всего 34 года, прославивший свое имя этой защитой адвокат Ф. Лабори. Перрона защищают братья Клемансо. Органы обвинения хотят всячески сузить характер процесса, судить Золя за две отдельно взятые фразы из письма и ничего не говорить о деле Дрейфуса. Государственный обвинитель Ван Кессель в своей вступительной речи заявил: