Сергей Глезеров - Предатели в русской истории. 1000 лет коварства, ренегатства, хитрости, дезертирства, клятвопреступлений и государственных измен…

Слащев поддался советской пропаганде. Смутило ли его то, что, соглашаясь сотрудничать с большевиками, он предает белое движение?

«Нет, не смутило. Белое движение к тому времени сконцентрировалось на фигуре генерала Врангеля — его смертельного врага, — считает Александр Пученков. — Когда Слащев оказался в Москве, его начинают привлекать к преподавательской работе, он пишет воспоминания о Гражданской войне (для Истпарта), где дает крайне нелицеприятные характеристики всем виднейшим участникам белого дела, но при этом сугубо военную сторону операций описывает виртуозно точно. За Слащевым в Советскую Россию потянулось еще несколько генералов. Может быть, если бы белые не развернули мощную пропагандистскую кампанию, смысл которой сводился к тому, что реэмигранты — это предатели Отечества, то поток возвращенцев оказался бы еще больше».

Вскоре Слащев написал воззвание к бывшим соратникам: «Я, Слащев-Крымский, зову вас, офицеры и солдаты, подчиниться советской власти и вернуться на родину, в противном случае вы окажетесь наемниками иностранного капитала и, что еще хуже, наемниками против своей родины, своего родного народа… Если меня спросят, как я, защитник Крыма от красных, перешел теперь к ним, я отвечу: я защищал не Крым, а честь России. Ныне меня зовут защищать честь России, и я еду выполнять мой долг, считая, что все русские, военные — в особенности, должны быть в настоящий момент в России».

Измена Слащева наделала много шума в белоэмигрантских кругах. «Предатель Крымский», «перебежчик», «алкоголик» (Слащев, действительно, злоупотреблял спиртным, но не так безобразно, как описывали его недруги). Врангель заклеймил Слащева не только как предателя, но и как психически неуравновешенного, неадекватного человека, вдобавок наркомана-кокаиниста.

«Хороший строевой офицер, генерал Слащев, имея сборные случайные войска, отлично справлялся со своей задачей. С горстью людей, среди общего развала, он отстоял Крым. Однако полная, вне всякого контроля, самостоятельность, сознание безнаказанности окончательно вскружили ему голову. Неуравновешенный от природы, слабохарактерный, легко поддающийся самой низкопробной лести, плохо разбирающийся в людях, к тому же подверженный болезненному пристрастию к наркотикам и вину, он в атмосфере общего развала окончательно запутался», — заявил барон Врангель.

Слащев, действительно, пристрастился в наркотикам, но это стало следствием его частых ранений в Гражданскую войну. Чтобы уменьшить боль от ранения в живот, полученного в 1919 году и не заживавшее более полугода, он начал колоть себе морфий, потом пристрастился к кокаину…

В своей книжке «Оборона Крыма» Слащев признавался, что его идеология «потерпела страшный излом за это бурное время», однако «прежнюю идеологию изжить… мне удалось лишь в самое последнее время, когда у меня открылись глаза и я понял многое, чего не понимал во время переживания излагаемых событий».

В Москве Слащеву обещали «военную работу». Что именно — не расшифровывалось, но он надеялся, что ему предложат командовать едва ли не корпусом. В итоге вернувшегося в Советскую Россию Слащева в буквальном смысле слова сослали преподавать на высшие командирские курсы «Выстрел»…

Как вспоминал дважды Герой Советского Союза генерал Павел Батов, Слащев «преподавал блестяще, на лекциях народу полно, и напряжение в аудитории было порой, как в бою. Многие командиры-слушатели сами сражались с врангелевцами, в том числе и на подступах к Крыму, а бывший белогвардейский генерал не жалел ни язвительности, ни насмешки, разбирая ту или иную операцию наших войск». Среди учеников Слащева — будущие маршалы Василевский, Малиновский, Толбухин.

Нет сомнения, что большевикам генерал Слащев был нужен до поры до времени. Для пролетарского государства он все равно оставался чужим. Наверное, и сам Слащев понимал, что он в очередной раз оказался чужим, да и теперь еще и среди чужих: ни большевики, ни Советы, ни окружавшая его действительность в РСФСР ни в коей мере не были для него своими. Белые, оставшиеся в эмиграции, тоже для него уже не были своими: они прокляли его как изменника и предателя.

Между тем атмосфера в Советской России стремительно менялась. Характерным ее проявлением было обращение к Сталину, подготовленное в октябре 1926 года комсомольцами Мелитопольского округа Украинской ССР (письмо сохранилось в Российском государственном архиве социально-политической истории). Молодые строители коммунизма изъявляли желание лично расправиться со Слащевым — по примеру того, как в мае 1926 года в Париже убили бывшего главу Директории Украинской народной республики Симона (Семена) Петлюру. Его застрелил анархист Самуил Шварцбурд из города Измаил, заявивший, что он мстит за еврейские погромы 1918–1920 годов на Украине…

Вот что говорилось в письме мелитопольских комсомольцев: «Собравшись на одном из комсомольских занятий, разбирая историю РКСМ, мы вычитали, что генерал Слащев, который находится в настоящее время в СССР, зверски расправлялся с комсомольцами одной из подпольных комсомольских организаций. Кроме того, как бывший белый генерал был очень жесток. Нашему селянству особенно памятны зверства солдат и офицеров Слащева, которые действовали по его указу; так как в 1920 году белые банды оперировали в наших местностях.

И наряду с этим Слащев преспокойным образом за свои зверские деяния получает у нас хорошее условие для своей жизни, и мы забыли того, что сколько вреда было сделано Слащевым для трудового населения нашей Республики. Многие из гр-н нашей местности при воспоминании о Слащеве сжимают руку в кулак, и естественно требуют не того, чего предоставили Слащеву, а требуют должного наказания, наказание, которое должен понести закостенелый враг трудового крестьянства и вообще всего пролетариата, попавшись к нам в руки.

Мы, комсомольцы, тоже возмущены тем, что враг нашей Республики живет в СССР, мы отлично понимаем, что Слащева используют как спеца, в которых мы нуждаемся в данный момент, но, на наш взгляд, и на взгляд всех трудящихся, эта заслуга его как спеца недостаточна для того, чтобы он оставался в СССР, преступность Слащева велика [и] требует того, чтобы он предстал перед пролетарским судом и отчитался о своих прошлых преступлениях, и понес должное наказание, наказание подобное тому, какое „Его превосходительство“ применяло к комсомольцам в 1919 году.

Возмущение наше доходит даже до того, что некоторые ребята высказываются совершить путешествие в Москву и, попав, Слащева убить, его так убить, как убили Петлюру во Франции в Париже.

Наша просьба, тов. Сталин, дать разъяснение, насколько большую пользу приносит Слащев в деле строительства нашей Республики, на наш взгляд, можно и без него обойтись, кроме того, как бы не случилось такое явление, когда какая-то птица высиживала яйца гадюки, не замечая, что таковая может принести ей вред, окрепнувши, когда выведется, освоившись с новой обстановкой, вспомнив, что природой она унаследовала ядовитые зубы и начнет кусать своих покровителей. Так не лучше ли, тов. Сталин, раздавить гадючьи яйца в лице Его превосходительства генерала Слащева вовремя, чтобы не почувствовать укуса гадюки.