Рафаэль Жерусальми - Братство охотников за книгами

Размышления Вийона были совсем иного свойства. Ночные запахи, струившиеся через открытое окно, смешивались с ароматом Айши. Волнообразная линия холмов в лунном свете напоминала очертания ее бедер в складках шелка. Ветер нежно и осторожно, стараясь не разбудить, ласкал спящую долину, вытянувшуюся на ложе. Знойная, пылкая, страстно желанная земля. Оскверненная, но не покоренная. Для какого возлюбленного хранила она себя? Кто был этот избранник? Поля вокруг Цфата молчали, задремав под легким ветром. Ночь тосковала, мечтая о сердце палестинской женщины.

Масло в лампе закончилось, она погасла. Одинокий крик шакала на мгновение заглушил пение цикад. В комнате было удушающе жарко. Колен и Франсуа решили выйти на воздух освежиться. Сидя в беседке, Муса ел оливки из круглой чаши. Французы сели рядом с ним. Он щелкнул пальцами, и тут же появилась Айша. Кузнец велел ей принести фиников, винограда и сосуд из тыквы — калебас. Когда молодая женщина вернулась и принялась расставлять фрукты и напитки, она почувствовала, что на нее смотрит Вийон. Она бросила на него беглый насмешливый взгляд и как бы случайно коснулась его руки. Муса сурово наблюдал за ними.

— Рабыня-берберка, — сказал кузнец. — Дикарка из Кабилии. Не продается.

Колен затянул бургундскую кантилену. От его густого голоса во все стороны разбежались кроты и полевые мыши. Франсуа вдыхал ночной воздух, ласкал гладкую изогнутую стенку калебаса, и эти нежные жесты очень раздражали Мусу.

День едва занимался, в комнате было еще темно. Франсуа, которому удалось заснуть только перед самым рассветом, внезапно проснулся. Колен стоял у двери, напряженно прислушиваясь и угрожающе обнажив шпагу. Снаружи послышались грубая ругань и торопливые шаги, перемежавшиеся мольбами и жалобными стонами. Колен приложил палец к губам, и тут дверь распахнулась. Перед здоровяком стояли двое вооруженных мужчин, ниже его на целую голову. Его воинственный вид несколько остудил их пыл. Один из них кликнул подмогу на египетском диалекте арабского. Из ножен появились сабли.

— Полиция халифа. Вы арестованы.

Во дворе на коленях перед мамелюками стоял Муса. К кузнечному горну цепью была привязана Айша. Из-под разорванной туники виднелись следы ожогов и ударов плетью. Бледное, внезапно постаревшее лицо молодой женщины было перекошено гримасой боли.

— Банда ублюдков! Трусливые шакалы!

Франсуа еле удержал разгневанного Колена.

— Не вздумай броситься на них, надо сдаться. Это единственный способ спасти этих людей.

Колен бросил оружие на землю, и на него тут же навалилась толпа мамелюков. Связанные друг с другом, Франсуа и Колен побрели за лошадью, на которой сидел один из воинов, держа в руках конец веревки. Остальные погрузили вещи пленников на их же лошадей, заметив при этом, что подковы совсем новые.

— Тебе повезло. Хороший мастер должен жить…

Муса забормотал слова благодарности, но тут мамелюк схватил Айшу за волосы, бросив насмешливый взгляд на кузнеца.

— …но не эта сука!

Приподняв Айшу, он бросил ее, словно тряпичную куклу, на спину своей лошади. Муса подождал, пока всадники скроются из виду, и только тогда встал на ноги. Воздев к небесам узловатые руки, он прохрипел: «Да заберет вас чума!»

В огромном зале суда властный голос звучал гулко, усиленный акустикой каменных стен: кади (мусульманский судья) из Назарета изложил мотивы обвинения и назначил наказание. Франсуа с трудом понимал местный язык, к тому же речь была монотонной, словно в судебном документе не имелось никаких знаков препинания. Кади поднял глаза, впервые посмотрев на пленников. Вийону показалось, что он заметил легкую улыбку под рыжеватыми усами. Когда стража собралась было доставить Колена и Франсуа в камеру, судья их остановил. Теперь он обращался именно к ним, причем на византийской латыни.

— Прево Сен-Жан д’Акра предупредил наших людей о вашем приезде. Один из них, француз, узнал эти знаки.

Судья-мамелюк ткнул пальцем в подвески в форме ракушек на шеях Колена и Франсуа.

— Мы не совершили никакого преступления, ваше превосходительство, — пробормотал Франсуа.

— Несколько дней назад неподалеку от Цфата ограбили одного итальянского торговца. В списке похищенного — подробное описание некоторых ценных предметов, и среди них — вот эта книга, мы нашли ее в твоей котомке!

Судья потрясал книгой с полупрозрачной бабочкой на переплете — той самой, подаренной Федерико. Ошеломленный Франсуа попытался было сказать что-то в свое оправдание, но кади велел ему замолчать. Колен дрожал от возмущения. Судья положил на прежнее место великолепную книгу и, словно позабыв суть обвинения, заговорил почти любезным тоном:

— Говорят, ты мастерски владеешь пером.

Франсуа растерянно кивнул.

— Эмир Назарета — большой любитель литературы. Твои рифмы могли бы его позабавить… А вот твой приятель пригодится нам для другого. Уведите их!

В узкую камеру набилось три десятка заключенных: евреи, арабы, персы, турки. Колен и Франсуа с трудом приткнулись где-то в углу. Никто не подвинулся и не обратился к ним. Когда Колен заговорил с Франсуа, желая узнать, каков был приговор кади, на пороге выросли два стражника и принялись избивать всех, кто оказывался у них на пути. У одного из них в руках была плетка, которой он со всего размаха стал хлестать Колена. Лопнула кожа, брызнула кровь. Пленникам запрещалось разговаривать. Грязный старик, приложив палец к обескровленным губам, сделал знак молчать. Но Колен вопил, браня истязателей и проклиная на чем свет стоит халифа и всю империю мамелюков. Вийон бросился на стражников и получил свою порцию ударов плетью. Устав стегать этот сброд, тюремщики наконец ушли. Франсуа слышал, как они хохочут, удаляясь по темному коридору. Вернулись они только ночью, выпустив из старой клетки свору голодных крыс. Зверьки казались такими же испуганными, как люди. Какой-то мальчишка лет пятнадцати схватил толстую крысу, свернул ей шею и впился своими желтыми зубами в теплую плоть. Франсуа вырвало от отвращения. Старик хрипло загоготал.

Всю ночь Вийон пытался сочинить восточную версию самой знаменитой своей баллады — «Баллады повешенных». Но перед глазами у него стоял Федерико, его издевательский смех гулко раздавался в камере. Колен присыпал раны сухой пылью, предварительно поплевав на них.

Постепенно крысы в поисках пропитания разбрелись по крытым переходам, обходя при этом прожорливого подростка. Но тот спал, крепко сжимая кулаки, в уголках рта запеклась черная кровь. Бледная кожа, темная шевелюра придавали ему вид одновременно невинный и диковатый, совсем как у Айши. Может, она тоже сейчас спит где-то в другом уголке крепости? Франсуа даже думать не хотел о судьбе, уготованной ей мамелюками.