Александр Усовский - Кровавый Дунай

— Спасибо!

Старый легионер махнул рукой.

— Не про что говорить. — Затем, взглянув на настенные часы, деловито произнёс: — Пора к мадьярам, за топливом для лодки.

Савушкин кивнул.

— Хорошо, когда вернётесь — будет кто-то из наших. Мы думаем грузиться завтра утром.

— Правильно. Сегодня я с Иржи поставлю насосы, зальём соляр, проверим моторы, ночью кто-то из вас будет спать на «Гизелле» — а на рассвете пойдёте в Будапешт. Вечером будете там. Знаете, куда вам надо?

— Остров Чепель.

— Я дам вам карту реки — старая, но другой нет.

— Ещё раз спасибо!

Старый Томек вздохнул.

— Не про что говорить, едете в самый пасть волка…

Савушкин развёл руками.

— Такая служба…

Старик ничего на это не ответил, лишь вздохнул, затем встал, взял шапку и вышел из дома. Савушкин — надо признать, не без труда — разбудил Некрасова и тут же сам завалился спать, отчего-то будучи в отличном расположении духа — хотя на следующий день им и предстояла дорога в самую волчью пасть, как сказал старый легионер Томек…

Холодный резкий ветер гнал непрошенные слёзы из глаз и тысячами мелких иголок колол кожу лица — но ни Савушкин, ни Котёночкин не уходили в рубку, своим присутствием поддерживая бодрость духа рулевого — которым попросился быть Иржи, мотивируя это просто: «Плавил сом са по Дунаю, а никто з вас то не робил!».

Шли на малом ходу, во-первых, из-за скверной погоды и слабой видимости — уже в тридцати-сорока метрах не было видно ни зги — а, во-вторых, принимая во внимание неопытность судоводителя. Иржи утверждал, что рулил катером многократно, но присутствовавший при этом старый Томек уточнил, что катер тот был обычной моторной лодкой, которой он дал порулить племяшу в тридцать седьмом году…

Погрузка «Гизеллы» прошла хоть и нервно — но в целом успешно: загрузили и оружие, и провиант — старик-хозяин напоследок расщедрился, и вместе с бочонком палинки закинул на борт мешок картошки, чем немало порадовал старшину Костенко — и всё, какое было, обмундирование, воинское и гражданское, вместе с чемоданами загадочных венгров. Ноябрь, в такую пору лишних шинелей или сапог не бывает… Сейчас в тёплой глубине рубки Некрасов со старшиной набивали пулемётные ленты, радист же прослушивал эфир — в данный момент это был их единственный источник информации…

— Володя, третий час идём по Дунаю, скоро будет Эстергом, мост Марии-Валерии, а там Вышеград — а никаких мадьярских или немецких военных кораблей так и не встретили. Зря только тряпку эту вывесили, — произнёс Савушкин и махнул головой в сторону кормы, где на ветру трепетал венгерский флаг, принесенный заботливым стариком-хозяином вместе с пятьюдесятью литрами солярки.

Лейтенант пожал плечами.

— Тоже поражаюсь. У них тут вроде должно быть до чёрта кораблей и судов, и своих, и трофейных — они ведь и чехословацкие, и югославские суда захапали… А никого. Но это нам на руку. И хорошо, что погода такая мерзкая, и мы на малом ходу идём — нас с берега и не видно, и не слышно!

Савушкин согласно кивнул. Осмотрев горизонт, произнёс:

— Полдень. А такое чувство, что утро ещё и не наступило. Ветер шквалистый, морось эта, мгла какая-то, сырость дикая… А ещё говорили — «голубой Дунай»…

— На больших реках всегда свой микроклимат. Иржи, что там? — Вдруг тревожно спросил лейтенант, указывая вперёд.

— Где? — Рулевой, всполошившись, начал вертеть головой.

— Впереди, правее фарватера!

Савушкин также всмотрелся в серую дождливую пелену, метавшуюся над Дунаем — и, действительно, впереди, ближе к правому берегу, увидел какую-то груду металла, торчащую из воды.

Иржи, также обнаружив препятствие, всмотрелся в него и вполголоса промолвил:

— Речна баржа… Ропна… Руско — нефтяна. Утонула…

— Нефтеналивная баржа? — уточнил Котёночкин.

— Так.

Лейтенант обернулся к Савушкину.

— Товарищ капитан, из воды торчит только корма. Значит, подорвалась на мине…

Савушкин досадливо поморщился.

— Да не спеши ты диагноз ставить! Может, не всё так плохо, может, просто авиация поработала… Да даже если и мина — у нас водоизмещение всего семнадцать тонн, чуть больше, чем у рыбацкой лодки. А у этой баржи — тысячу. Чувствуешь разницу? — И, обращаясь к рулевому: — Иржи, ты что думаешь?

Словак мрачно кивнул.

— Мина. Томек говорил — америцки летадла кидают Дунай магнетицки мины…

Савушкин кивнул.

— Разумно. Магнитную мину простым тралом не вытралишь. А глубины для неё здесь самые подходящие, пять-семь метров… — Савушкин с досады ударил кулаком по крыше рубки: — Вот чёрт! Не хватало ещё на союзной мине подорваться! — И, уже обращаясь к лейтенанту: — Володя, на всякий случай кликни хлопцев наружу. Если подорвёмся — то наверху у них будет шанс уцелеть…

Из проёма боевой рубки показалось лицо Некрасова.

— Товарищ капитан, там у вас сыро и холодно. А у нас тут тепло и сухо. Мы лучше внутри посидим, при пулемётах. Тем более — их надо почистить, пять лет за машинками никто не ухаживал…

— Ты всё слышал?

Снайпер пожал плечами.

— Вас мудрено не услышать, на всю реку ругаетесь… Ежели мина рванёт — то всем капут, и на мостике, и в трюме. Так мы лучше в тепле смерть встретим, всяко приятнее…

— Ладно, вам виднее. Костенко! — кликнул Савушкин старшину. Тотчас в проёме рубки появилось лицо старшины.

— Вже тридцать пьять рокив Костенко… туточки я, товарищ капитан!

— Бочонок, что старик с собой нам дал — далеко?

— Пид рукою…

— Нацеди три стаканчика.

— Есть! — Чуть замешкавшись, старшина спросил: — Може, вы казали шисть? Тут шось плохо чувать…

Савушкин махнул рукой.

— Давай шесть. Но не больше, чем по сто грамм. Чисто в медицинских целях…

— Ото ж! — обрадованно ответил старшина и исчез в глубине рубки.

Появился он через пару минут, на медном подносе торжественно вынеся три серебряные чарки, до краёв наполненные ароматной янтарной жидкостью. Савушкин кивнул лейтенанту:

— Принимай, Володя! Иржи, бери чарку. Оскоромимся… Мало ли, сейчас мина рванёт у нас под брюхом, а мы даже и не попробовали палинку старика Томека…

— Типун вам на язык, товарищ капитан! — С этими словами Котёночкин поставил поднос на крышу рубки. Савушкин первым махнул свою чарку — палинка зашла мягко, почти как вода, но через несколько секунд зажгла настоящий огонь внутри. Самое то для такой погоды, подумал капитан…

— Старшина, а где такие чарки взял?

— Да тут, на камбузе. Тут всэ е, и посуда, и кастрюли, и сковороды, и сотейники… Хочь роту можно накормить!

Лейтенант, выпив свою палинку — выдохнул, и, оглядев реку — произнёс:

— А ведь в Будапешт мы к полуночи где-то придём, или даже ещё позже…

— И что? — спросил Савушкин.