Лаура Спинни - Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Все секвенированные группой Таубенбергера вирусы пока что были получены из тканей умерших осенью 1918 года, то есть во время самой убийственной второй волны пандемии [319] Времена года в контексте обсуждения эволюции вируса в ходе пандемии указаны для Северного полушария. . Но в репозитории AFIP хранились и образцы тканей жертв первой, весенней волны. И в 2011 году Таубенбергер, перешедший к тому времени в Лабораторию инфекционных заболеваний при Национальных институтах здравоохранения (NIH) в Бетесде, штат Мэриленд, опубликовал результаты сравнительного анализа последовательностей нуклеотидов H-антигенов вирусов двух волн. Из статьи следовало, что летом 1918 года, в период спада между двумя волнами, вирус претерпел вроде бы и небольшую, но критически важную мутацию, сделавшую его H-антиген менее пригодным для взлома птичьих клеток, зато идеально приспособленным для поражения клеток слизистых и легочных тканей человека. В грубом приближении по весне три четверти случаев гриппа вызывались штаммом с H-антигеном, заточенным под птиц, а по осени подавляющее большинство гибло уже от сугубо человеческого штамма вируса.

Поскольку подавляющее большинство заболевших испанским гриппом вне аномальных очагов наподобие аляскинского выздоравливало, сам по себе подход к его изучению по останкам умерших был чреват искажением клинико-статистической картины. Однако команда ученых из NIH подняла еще и архивы историй болезни медсанчастей американских военных баз и лагерей за 1917–1919 годы, где регистрировались все случаи заболевания военнослужащих как с летальным, так и с благополучным исходом. И вот тут-то статистика и показала, что и в период спада эпидемии между весенней и осенней волнами, с апреля по август 1918 года, доля случаев, осложненных пневмонией, неуклонно возрастала. Легочные ткани с обширными глубокими повреждениями, вызванные собственно вирусом гриппа, с легкостью инфицируются бактериями – возбудителями пневмонии. Таубенбергер считал, что чем тяжелее грипп как основное заболевание, тем выше вероятность развития оппортунистических бактериальных инфекций, прежде всего пневмонии. Отсюда он и сделал вывод о том, что мощный всплеск пневмонии на фоне гриппа, наблюдавшийся на второй, летне-осенней волне заболеваемости 1918 года, прямо указывает на появление нового, крайне вирулентного и именно в силу этого пандемического штамма вируса. Если так, то за лето 1918 года вирус действительно обрел способность с чудовищной легкостью передаваться от человека к человеку [320] D. S. Chertow et al., ‘Influenza circulation in United States Army training camps before and during the 1918 influenza pandemic: clues to early detection of pandemic viral emergence’, Open Forum Infectious Diseases, Spring 2015; 2(2):1–9. .

Сведя все вышеописанные свидетельства воедино, Таубенбергер теперь полагает, что злополучный вирус всплыл посреди рядовой эпидемии сезонных ОРВИ зимы 1917/1918 года и по весне потихоньку распространялся наряду с прочими возбудителями. Перекинулся он на человека напрямую от птиц или транзитом через свиней, он пока что судить не может. К лету 1918 года вирус мутировал и стал крайне вирулентным и легко передающимся от человека к человеку. За лето этот новый, особо опасный штамм вытеснил старые из популяции вируса, и по осени на человечество обрушилась по-настоящему смертоносная болезнь. К тому времени фоновая заболеваемость типичным сезонным гриппом сошла на нет, и с августа мы имеем картину пандемии гриппа, вызванного единственным штаммом вируса собственно испанского гриппа.

Причины летней мутации вируса неясны, но, как мы видели, грипп в своих действиях человеческой логикой не руководствуется и в какой бы то ни было мотивации к изменениям не нуждается, а внешние условия тем временем складывались как нельзя благоприятнее для возникновения и пандемического распространения нового штамма. Целые глобальные регионы были ввергнуты в пучину голода, а сегодня имеются веские свидетельства в пользу версии, согласно которой дефицит питательных веществ в организме хозяина стимулирует вирус гриппа к генетическим изменениям, направленным на усиление вирулентности с целью поскорее подыскать себе жертв поблагополучнее (при этом вирус своими мутациями еще и добивает текущих носителей, смазывая иммунную реакцию) [321] M. A. Beck, J. Handy and O. A. Levander, ‘Host nutritional status: the neglected virulence factor’, Trends in Microbiology, September 2004; 12(9):417–23. . Если принять версию, согласно которой вторая волна пошла от Западного фронта, то там было полным-полно всяческой химии вплоть до иприта, провоцирующей генные мутации и в живых клетках, и в вирусах. Кстати, те же самые боевые отравляющие вещества и в малых дозах вполне могли способствовать приведению легких скученно расположенных по окопам молодых солдат в состояние крайней уязвимости перед инфекцией.

Эволюционный биолог Пол Эвальд [322] Пол Эвальд (р. 1953) наиболее известен как автор фундаментальных трудов «Эволюция инфекционной болезни» ( Evolution of Infectious Disease , 1993) и «Время чумы: новая микробная теория болезни» ( Plague Time: The New Germ Theory of Disease , 2002), где приводятся веские аргументы в пользу того, что многие заболевания неустановленной этиологии, включая т. н. «наследственные», в действительности вызываются еще не открытыми «низкоуровневыми инфекциями». и вовсе дошел до утверждения, что вирулентность гриппа тем летом пошла вразнос вследствие прямой реакции вируса на изменение условий на Западном фронте [323] P. W. Ewald, ‘Transmission modes and the evolution of virulence, with special reference to cholera, influenza, and AIDS’, Human Nature, 1991; 2(1):1–30. . Часто говорят, что оптимальная стратегия для возбудителя инфекционного заболевания, передающегося напрямую от хозяина к хозяину, заключается в поддержании умеренной вирулентности, с тем чтобы инфицированный хозяин пожил подольше, разнес инфекцию пошире и заразил побольше сородичей. Но ведь если пул носителей плотен, компактен и не особо мобилен (скажем, окопался с двух сторон по траншеям, тянущимся вдоль линии фронта), да еще и несет регулярные тяжелые потери по не связанным с инфекцией причинам, то у вируса исчезает всякий эволюционный стимул к сдерживанию вирулентности. В таких условиях, заявляет Эвальд, у вируса не остается никакого резона оставлять хозяина в живых. Конечно же, о сознательном выборе вирусом стратегии речи не идет. Просто в результате естественного отбора штаммы с высочайшей вирулентностью постепенно вытесняют «щадящие» штаммы, поскольку они живучее и плодовитее в таких условиях.

Иммунная система человека в первые годы жизни еще только формируется, а к старости ослабевает. Именно этим обычно объясняют характерное U-образное распределение смертности по возрастам. Но в 1918 году массово умирали от гриппа, напротив, взрослые люди в расцвете сил. Высказывалось предположение, что именно сильный иммунитет и делал их особо уязвимыми, поскольку вирус провоцировал иммунную систему на цитокиновый шторм. Есть в этом объяснении одна неувязка, делающая его неубедительным. В пятнадцатилетнем возрасте иммунитет у человека ничуть не слабее, чем в возрасте 28 лет, однако же в 1918 году на пятнадцатилетних приходился первый провал W-образного распределения смертности по возрастам, а на двадцативосьмилетних – пик смертности, притом что показатели заболеваемости в двух этих возрастных группах практически не отличались. Нуждается в объяснении и еще один парадокс: W-образная кривая была несимметрична. Восходящая кривая справа была необычайно пологой, то есть пожилые люди и старики были в целом защищены лучше обычного. Более того, смертность в старших возрастных когортах во время пандемии 1918 года была даже ниже, чем при типичных сезонных эпидемиях гриппа предыдущего десятилетия.