Лаура Спинни - Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Осенью 1918 года по всему миру прокатилась волна забастовок и протестов рабочего класса против империализма. Массовое недовольство копилось и тлело еще даже и до двух революций 1917 года в России, но грипп послужил мехами, раздувавшими пламя мирового пожара, поскольку усугубил и без того удручающую ситуацию со снабжением населения продовольствием, да еще и со всей явственностью высветил всю степень социального неравенства. Зигзагом молнии грозно сверкнул он над всем земным шаром, повсеместно высвечивая несправедливость колониализма, империализма, а иногда и просто капитализма. Поехавшие мозгами сторонники евгеники видели в тяжких страданиях низших классов лишь подтверждение их природной ущербности. Но тут и сами эти низшие классы будто разом прозрели относительно причин неравенства, усмотрев их в том, что они находятся в беспощадной эксплуатации у богачей. В Сенегале, например, не осталась без внимания даже такая «мелочь», что французские колониальные врачи прописывают своим соотечественникам и вообще европейцам шампанское, а местному населению – дешевое вино [435] M. Echenberg, ‘«The dog that did not bark»: memory and the 1918 influenza epidemic in Senegal’, in Phillips and Killingray (eds.), p. 234. . В Германии революция вспыхнула в ноябре 1918 года, в разгар осенней волны гриппа, и даже в самой что ни на есть благополучной и добропорядочной Швейцарии чудом не началась гражданская война после того, как леворадикальные группировки обвинили правительство и военное командование в пренебрежении жизнями военнослужащих, вылившемся во всплеск смертности в их рядах.

Западное Самоа понесло тяжелейшие человеческие потери, лишившись одной пятой части населения в результате захода в ноябре 1918 года в столичный порт Апиа новозеландского парохода «Талуне» с инфицированными на борту. Эта катастрофа настолько усугубила недовольство аборигенов новозеландской администрацией, что в 1920-х годах на архипелаге возродилось ненасильственное национально-освободительное движение «Мау», изначально направленное против немецких колонизаторов (Новая Зеландия бескровно отобрала острова у немцев в самом начале войны). В 1929 году во время мирной демонстрации протеста полиция попыталась арестовать главаря «Мау» Тамасесе Леалофи, вождя племени Тупуа. Толпа оказала сопротивление, полиция открыла огонь, и в результате погибло более десяти человек, включая Тамасесе. Однако популярность «Мау» продолжала расти и дальше, и в конце концов Западное Самоа в 1962 году добилось независимости и теперь называется просто Самоа. Соседний же с ним архипелаг и поныне называется Американским Самоа и остается заморской территорией США.

В Корее, как уже говорилось, этнические корейцы умирали от испанского гриппа вдвое чаще, чем их поработители японцы. И в Египте смертность в период пандемии гриппа была вдвое выше, чем в Британии. В марте 1919 года корейцы подняли восстание против владычества Японии, которое японцы быстро подавили (в итоге Корея обрела независимость лишь по завершении Второй мировой войны); в том же месяце египтяне и суданцы взбунтовались против британского «протектората», – и эта революция привела к обретению Египтом независимости уже в 1922 году. А тем временем все в том же марте 1919 года и в Индии накал страстей дошел до точки кипения – и тоже во многом благодаря гриппу, – хотя крышку с этого котла и сорвало лишь ближе к лету.

Все лето 1918 года Махатма Ганди занимался вербовкой индийцев в вооруженное ополчение в помощь британской армии. К осени он измотался настолько, что удалился в свой ашрам под Ахмадабадом, и когда там у него вдруг началось расстройство кишечника, даже и не удивился, а решил поначалу, что подцепил дизентерию в легкой форме, – и решил по-йоговски изгнать чужеродную силу из организма, заморив ее голодом, но перед началом поста не устоял перед искушением подкрепиться порцией сладкой каши, приготовленной его женой Кастурбой. «Этого оказалось достаточно, чтобы накликать на себя ангела смерти, – писал он позже. – И часа не прошло, как дизентерия вернулась теперь уже в острейшей форме» [436] M. K. Gandhi, Autobiography: The Story of My Experiments with Truth (CreateSpace Independent Publishing Platform, 2012), p. 379. .

Это была не дизентерия, а испанский грипп, в данном случае начавшийся с проявления гастроэнтерологических симптомов, – и он вывел Ганди из строя в критический для борцов за независимость Индии момент. В 1918 году Ганди было 48 лет. За три года до этого он вернулся на родину после двух десятилетий, проведенных в Южной Африке, где он весьма поднаторел в методах борьбы за гражданские права. По возвращении Ганди вел активную работу по двум направлениям: вербовал добровольцев в ополчение, воевавшее на стороне Британии, и призывал индийцев присоединяться к движению сатьяграха – ненасильственного протеста против британского господства – проще говоря, к саботажу. Кое-кому в национально-освободительном движении две эти цели казались взаимоисключающими, а деятельность Ганди – двурушнической. Но только не ему самому. Для Ганди участие индийского ополчения в войне на стороне союзных сил было разменной монетой для торга на будущих послевоенных переговорах, за которую можно было купить для Индии толику независимости или хотя бы самоуправления, как минимум в статусе доминиона. Движение же сатьяграха выполняло роль кнута при этом прянике, напоминая британцам о готовности индийцев к продолжению мирной борьбы за свои неотъемлемые права.

Две первые акции сатьяграха , организованные Ганди на индийской земле, прошли в его родном штате Гуджарат, где он и построил свой ашрам по возвращении из Южной Африки. Первая началась в феврале 1918 года, когда он мобилизовал текстильщиков Ахмадабада, крупнейшего города Гуджарата, на выступления за повышение нищенской зарплаты. Весной того же года он сагитировал крестьян округа Кхеда, поставленных на грань голода вследствие засухи, выразить протест против требований правительства продолжить уплату земельного налога.

Обе сатьяграхи завершились удовлетворением требований протестующих чуть ли не в полном объеме, и к моменту заболевания Ганди успел приобрести в интеллектуальных кругах огромный авторитет и безоговорочно считался будущим лидером нации. Вот только поддержки снизу он был лишен, поскольку за десятилетия отсутствия оторвался от своих корней. В Кхеде ему удалось мобилизовать тысячи крестьян, а нужно бы было десятки и сотни тысяч. Ганди разумно счел, что для начала и несколько тысяч сторонников – неплохой результат, свидетельствующий о начале пробуждения гуджаратского крестьянства к активной политической жизни. Но понимание того, насколько он в действительности далек от цели, пришло к Ганди лишь в июне, когда он вернулся в Кхеду с призывом к местным крестьянам записываться в армию. Желающих не нашлось. «Ты же учил, что главное – ахимса [ненасилие], – удивлялись они. – Что ж ты теперь призываешь нас взяться за оружие?»