Александр Усовский - Парашюты над Вислой

Группа тоже переоделась. Кителя и бриджи у всех оказались ношеные, но целые и чистые, кепи и пилотки — достаточно выцветшие, чтобы не вызывать подозрений, но вполне годные для строя, сапоги у Костенко, Строганова и Некрасова — хоть и поношенные, но не прохудившиеся, из добротной юфти, Котёночку же достались шевровые ботинки с высокой шнуровкой — на его ногу тридцать девятого размера немецких сапог у Метельского не нашлось. Наверх кителя Котёночкин накинул «пантерку» — куртку камуфляжной окраски, в какой у немцев щеголяла мотопехота танковых и моторизованных дивизий вермахта и особенно СС, «панцер-гренадёры». Савушкин хмыкнул, но ничего на это не сказал — как-никак, они теперь бойцы авиаполевых частей Люфтваффе, а как говорил капитану один знакомый пилот в полку офицерского резерва — там, где начинается авиация, кончается порядок. Что у нас, что у немцев…

— Строганов, ты рацию освоил?

Радист, быстрее всех переодевшийся и теперь внимательно изучающий таблицу частот — поднял голову и кивнул.

— Так точно, товарищ капитан, майор всё объяснил и инструкцию на русском языке дал. Но там всё и так понятно, и удобнее, чем наш «Север». Хоть «Север» и хорош, ничего не скажу…

— Понял. Ладно, изучай свой талмуд, ты у нас завсегда — главный человек… Некрасов!

— Я, товарищ капитан! — Савушкин оторвал снайпера группы от увлекательной борьбы с ремнем его СВТ, решительно не желающим укорачиваться в предвидении грядущего прыжка с небес на землю.

— Патроны на твою «Свету» мы не получали. У тебя с прошлого выхода много осталось?

Некрасов скупо бросил:

— Сорок. Хватит…

— «Парабеллум» берешь или «вальтер»?

Некрасов пожал плечами.

— Да какая разница? Оба — пукалки никчемные, разве что для застрелиться… «Вальтер». Он полегче.

Савушкин кивнул. Сорок патронов — конечно, курам на смех, но специфика их работы в том, что, ежели придется Некрасову вести беглый огонь — то и четыреста патронов им не помогут. Если разведгруппа втянулась в огневой бой — значит, она раскрыта, а в тылу противника это с гарантией в девяносто девять процентов означает — всё, капут, спускай занавес и туши свечи… Оружие разведчика — глаза и уши, ну и рация, конечно. Всякое огнестрельное железо — это так, внешний антураж…

— Костенко!

Старшина группы, стоявший перед мучительным выбором головного убора — кепи, фуражка или пилотка — обернулся к командиру.

— Вже тридцать пьять рокив Костенко… Я, товарищ капитан!

— Из своего имущества ты что погрузил?

Сержант пожал плечами.

— Та ничого такого… Всё по накладным. Десяток взрывателей да столько ж толовых шашек, три метра бикфордова шнура. Как я розумию, на всякий случай… Мало ли шо. Мы ж туда не взрывать шось летим, товарищ капитан?

Савушкин отрицательно покачал головой.

— Наблюдать. Но просто мало ли что, вдруг подвернется шось подходящее — шоб було, чем взорвать…

— Будэ. Товарищ капитан, нам Метельский заместо тушёнки американского колбасного фарша загрузил, шеесят банок. Вы его пробовали, вин сьедобны?

Капитан кивнул.

— Вполне. Я его в госпитале, в Красногорске, в прошлом году попробовал. Ничего, вполне годная пища. Только цвет…

Костенко насторожился.

— А шо — цвет?

— Да розовый, как… Даже не знаю, с чем сравнить. Сам побачишь!

Костенко облегченно вздохнул.

— Розовый — не чёрный. Помните, как под Смолевичами горелую пшеницу жрали, две недели назад?

— Ну так не было больше ничего, нам в прошлый раз тушенки на неделю выдали, а бродить по немецким тылам пришлось восемнадцать дней… Не воровать же у населения? Тем более — там и воровать было нечего… Ладно, сапоги подошли? — У Костенко был сорок пятый размер ноги, и Савушкин опасался, что у Метельского не найдется подходящей обувки.

— Зер гут, герр гауптман! Подошли!

Капитан молча кивнул. И, обернувшись к своему заместителю, набивавшему магазин «парабеллума» — спросил вполголоса:

— Ну что, Володя, страшновато?

Лейтенант вздохнул.

— Боязно, товарищ капитан. Я вот на вас смотрю — и самому себя стыдно. Трус я какой-то, вы и ребята — вон какие бесстрашные…

Савушкин улыбнулся.

— Ты поменьше обращай внимания на внешний вид. Все боятся. Я и сам боюсь. Мне как-то наш комдив, ещё в Сталинграде, сказал — я, говорит, не против, чтоб боялись, я и сам боюсь, мне главное — чтобы дело сделали, а ежели человек смерти не боится — то он либо дурак, либо врун. Так что не дрейфь. Нам всем страшно. Это нормально, главное — свой страх держать в узде и не давать ему тобой овладеть… — Помолчав, спросил: — Ты чего вчера Котлыбу обругал ни за что, ни про что? Он ведь просто доппаёк офицерский принёс?

Лейтенант виновато посмотрел на Савушкина.

— Да из-за доппайка этого и сорвался. — Помолчав и собравшись с духом, продолжил: — Неправильно это. Доппаёк, в смысле. Мы ведь рабоче-крестьянская Красная армия. Армия равенства и братства. А я, когда под Обоянью наша дивизия под немецкие танки попала — назначен был сопровождать офицерскую кухню в тыл. Офицерскую! И доппаёк этот… Неравенство получается! Нечестно… Мы ведь воюем за справедливость во всём мире, а сами… Консервы эти рыбные, печенье, масло… Что бойцы наши о нас, офицерах, думают?

Савушкин пожал плечами.

— Ну, я свой доппаёк на общий стол выкладываю, да и ты, я смотрю, так же делаешь…

— Да не о нас речь! Я в принципе! Неравенство у нас, в нашей рабоче-крестьянской армии! А неравенство порождает несправедливость… Нельзя это! Мы должны пример для всего угнетенного человечества показывать, а у нас — офицерские кухни… А у немцев, как тот обер-фельдфебель говорил, которого мы под Смолевичами взяли, повар — даже генералы с солдатской кухни питаются. Нет у них офицерских кухонь! И доппайков нет!

Савушкин помолчал, а затем ответил вполголоса:

— Вот что, Володя. Давай-ка мы эту тему закроем. Раз командование решило, что офицерам надлежит выдавать полевой доппаёк — значит, будем его получать. И деньги, что нам финотдел начисляет — получать. Справедливо это или нет — давай уж после войны решим, хорошо?

— Ещё до конца войны дожить надо… — с сомнением протянул лейтенант.

— Доживём! Знаешь, куда нас сегодня планируют забросить?

Котёночкин пожал плечами.

— Судя по сводкам — куда-нибудь за Нёман…

— А за Вислу не хочешь? — И капитан, довольный полученным эффектом, вполголоса продолжил: — Я смотрел по карте — оттуда до Берлина всего пятьсот вёрст по прямой. Но… Это пока секрет. Приедет Баранов — озвучит бойцам… А вот и он; помяни чёрта — он и появится! — И действительно, к капониру управления подкатывал «виллис» подполковника.

Савушкин, обернувшись к бойцам, скомандовал: