Ольга Елисеева - Париж слезам не верит [litres]

Разразившийся бунт греков грозил вовлечь Россию в большие хлопоты на Востоке. Этого не хотели ни Меттерних, ни Нессельроде, ни Александр Павлович. Но хором хотело все русское общество. Даже дамы за рукоделием рассуждали о помощи единоверцам. Такой вот восторженный народ! Дошло до того, что в собственном министерстве чиновники разделились на два лагеря. В пору было проводить мелом границу по зеленому сукну столов.

Карл Васильевич гадил Каподистрии как мог. Но в самый неподходящий момент вмешался еще и Главный штаб, в лице своего дежурного генерала. Это уже ни в какие ворота не лезло!

Во вторник утром Закревский получил с лакеем из Министерства иностранных дел запечатанный конверт. Арсений намеревался бриться и взял бумажку мокрыми руками. Она мигом расползлась, так что генерал ощутил под пальцами плотный край картонки, на каких обычно пишутся приглашения. Закревский кликнул Тишку, велел подать полотенце и с крайним неудовольствием воззрился на прилипший к ладоням листок.

Ссора с Толстой взбаламутила в душе генерала очень давние чувства, о которых сразу после войны он постарался забыть. Аграфена не солгала. Они действительно всех бросили. На милость победителей. Заранее зная, что милости не будет. Сами-то потом не раз проявляли это странное качество и в Польше, и во Франции. Хотя всякое бывало… Но так приятно чувствовать себя благородными! Теперь возникал вопрос, а имели ли они право на щедрость и милосердие, когда тысячи Грушек остались не только обесчещенными, но и не отомщенными? Не поторопились ли всем все простить? И раньше других государь с заявлением, что во Франции у него «нет врагов, кроме Бонапарта». Держи карман!

Закревский не знал, почему именно его догнал давний стыд? Почему за случившееся с Толстой должен отвечать он? Арсений хотел бы никогда ее не знать. Но, узнав, уже мучился родом ответственности. Он развернул приглашение и прочел:

«Милостивый государь!

Настоятельная необходимость требует нашего немедленного разговора. Не благоволите ли Вы посетить меня нынче в пять часов пополудни в моем особняке на углу Литейного проспекта и Фурштатской улицы?

Вашего превосходительства покорный слуга Карл Нессельроде.

P.S. Допускаю, что после нашего заочного знакомства у Вас не возникнет желания видеть меня. Во избежание отказа я имел честь пригласить к себе одну известную Вам особу, которая останется под моим кровом вплоть до Вашего приезда и покинет его сообразно достигнутым договоренностям».

Прочитав постскриптум, Арсений выругался. Аграфена опять влипла. Кой черт понес ее к Нессельроде? В том, что этот человек опасен, генерал имел случай убедиться. До пяти часов оставалась уйма времени. Арсений боялся, что в Главном штабе его задержит работа или, что еще хуже, призовет Петрохан, и тогда уже до темноты придется кукарекать с начальством. Но день прошел благополучно. Закревский сидел, как на иголках, поминутно возвращаясь мыслью к своей беспутной, безнравственной и беззащитной знакомой. Сам бы он, конечно, не пошел к Нессельроде. Но теперь получалось, что носатый Карлик похитил принцессу и держит ее в заколдованном замке. Как ни мало генерал подходил на роль отважного рыцаря, а в половине пятого свернул дела – чем несказанно удивил письмоводителей, ибо обычно уходил затемно – и отправился по означенному адресу. Причем доро́гой Арсений больше воображал себя Донкихотом, вступающим в бой с мельницами, чем Айвенго, спасающим Ревекку.

Впрочем, хозяин зачарованных палат выглядел вполне мирно. Он церемонно раскланивался, потирал маленькие белые ручки и прямо-таки лучился восторгом оттого, что гость не пренебрег приглашением.

– Ваш тропический цветок в моей оранжерее, – предупредил Карл Васильевич. – О, не стоит о ней беспокоиться. Мои люди не причинили мадемуазель Толстой ни малейшего вреда. С моей стороны было бы варварством помять хоть один лепесток на этой чайной розе. Просто удивительно, как светские львицы любят выбирать себе в наперсники людей без имени и состояния! Но, – Нессельроде вновь поклонился, – должен отдать вам должное. Вы, Арсений Андреевич, действительно человек незаурядный. Найти государственный заговор там, где его и в помине не было! Эдакий талант нельзя зарывать в землю! Вам прямая дорога служить в полиции и на немалых должностях.

Закревский поморщился.

– Вижу, вижу, – расплылся в улыбке Карл Васильевич. – Вы не расположены слушать комплименты. Пойдемте ко мне в кабинет. Там удобнее будет объясниться.

Они поднялись на второй этаж в просторную, полную света и новой гампсовской мебели комнату. Нессельроде не терпел старых вещей. Простота и функциональность были его девизом. Карельская береза, медь, разноцветное стекло. Что нужно чиновнику для счастья? Много чернильниц, остро отточенных перьев и лучшая голландская бумага «Pro Patria». Ах да, еще липучие мухоловки!

– Садитесь. – Хозяин радушно указал гостю на одно из кресел возле низкого столика, другое занял сам. По хлопку его ладоней лакей принес кофе, ликер, миндальные пирожные и раскуренные трубки.

Арсению нельзя было ни кофе, ни табака. Но он почел ниже своего достоинства объявить об этом врагу.

– Я вижу, господин генерал, вы считаете меня противником, – вкрадчиво осведомился статс-секретарь. – Племянница рассказала мне о вашей беседе. Признаюсь, она немало насмешила меня. Чуть ранее я заметил временное исчезновение из моего архива некоторых важных бумаг. А потом их возвращение на место. Чистая работа. Ничего не могу сказать. И сделанные вами выводы в целом верны. – Лицо Нессельроде стало серьезным. – Я оценил вас как сильного игрока и не хочу иметь среди своих недоброжелателей. Поэтому и пригласил сюда. Сударь, – Карл Васильевич выделил голосом следующую фразу, как учитель при диктовке выделяет особо трудный кусок, – все, сделанное мною, предпринято с ведома его величества и не противоречит интересам империи.

Арсений откинулся в кресле и впился глазами в лицо носатого австрияка.

– Я вам не верю, – проговорил он.

– Совершенно естественно. – Нессельроде, кажется, и не ожидал иного ответа. – Я готов дать пояснения.

– Государь не мог приказать вам похитить документы у начальника Главного штаба.

– Конечно нет! – всплеснул ручками Карл Васильевич. – Его величество вообще редко вникает в детали. Но ведь и вы, после всего, что прочли, не станете отрицать: император не в восторге от идеи помогать грекам.

Закревский кивнул.

– Между тем наше общество точно взбесилось, – продолжал статс-секретарь. – Единоверцы в беде! Константинополь и проливы! Крест над Святой Софией! После победы все кажется легким. А то, что казна истощена многолетней войной, мало кого волнует.