Оливье Гез - Исчезновение Йозефа Менгеле

В тот день крематорий не работает. Печи ремонтируют заключенные-каменщики. Один из помощников Нисли в панике бежит к нему: «Доктор, поляки едят мясо из бочек». «Я стремглав несусь туда. Четверо узников, все в полосатых робах, стоят возле чанов, помертвев от страха… Совсем оголодавшие, они искали во дворе хоть какой-нибудь еды и случайно набрели на эти котлы, на несколько мгновений оставленные без присмотра. Они подумали, что это мясо для зондеркоманды и она его варит… Поляки застыли от ужаса, когда узнали, что за плоть они сожрали».

И вот наконец скелеты аккуратно положены на рабочий стол лаборатории. «Доктор Менгеле очень доволен: он привел туда несколько соратников, вышестоящих офицеров, чтобы показать скелеты им. У всех напыщенный вид, и они сыплют трескучими научными терминами… Потом скелеты упаковывают в пакеты из плотной бумаги и в таком виде переправят в Берлин, наложив штамп: “Срочно для нужд национальной обороны”».

Менгеле – европейский князь тьмы. Горделивый медик вскрывает, пытает, сжигает детей. Отпрыск культурной семьи, насвистывая веселые мотивчики, отправил четыреста тысяч человек в газовые камеры. Он долго верил, что легко отделается, – он, «выродок, тварь из обожженной глины», возомнивший себя полубогом, растоптавший законы и заповеди и не моргнув глазом обрекший на такие страдания и горести людей, своих братьев.

Европа – юдоль плача.

Европа – некрополь цивилизации, уничтоженной Менгеле и его подручными из черного режима с эмблемой в виде черепа, ядовитое острие стрелы, выпущенной еще в 1914-м.

Менгеле, образцовый служащий заводов по производству смерти, убийца Афин, Рима и Иерусалима, рассчитывал уйти от кары.

Но вот он предоставлен сам себе, обуздан в сути своей, затравлен – современный Каин, скитающийся по Бразилии.

Отныне для Менгеле начинается нисхождение в ад. Все, что осталось ему, – лишь глодать свое сердце, скрываясь во тьме.

Обвязавшись полотенцем вокруг талии, Менгеле стоит в ванной перед зеркалом, ругаясь сквозь зубы. Круги под глазами еще заметней, их синеватый оттенок контрастирует с бледностью кожи, живот ввалился, грудные мышцы дряблые. Как он постарел за эти последние месяцы! Поджав губы, он покусывает ус – седеющий, омерзительный подонок из какого-то балагана, думает он, как мало осталось германского, истинно гордого; даже похлебав супа, он теперь облизывается, точно бездомный кот. Усы ему противны, зато хоть как-то скрывают заметную щербинку меж двух передних резцов – так ему спокойней; притом что уже год, с тех пор как он в Бразилии, почти ничто не в силах ниспослать ему покой, и в это утро 7 октября 1961 года он еще тревожней, чем всегда, и вдобавок этот мучительный комок в животе. У зеркала он машинально трет себе виски, как будто эти простые движения пальцами снизу вверх могут отогнать все его несчастья и разгладить все приметы лица, этого проклятого лица, которое до смерти надоело ему и в конце концов его выдаст, этой самой дырочкой между зубами, еще Ирена пятнадцать лет назад предупреждала его.

Менгеле закрывает глаза и – он-то, не верящий ни во что, – сжав кулаки, тихонько повторяет мантру Руделя: погиб только тот, кто сам признаёт свое поражение. Сейчас ему надо действовать, побриться и почистить зубы, надеть холщовые штаны, башмаки, рубашку из сурового полотна, которую он застегнет по самый ворот, без галстука, уже слишком жарко, и напялить поладней широкополую шляпу, без которой ему уже не обойтись. Менгеле хватает два чемодана и спускается по лестнице, у подножия которой его уже ждет улыбчивый человек: он забирает чемоданы и помещает их в багажник скромненького «форда англии». Когда они уезжают с виллы Итапечерика, на часах еще нет восьми утра.

Услужливый господин носит темные очки, и его зовут Вольфганг Герхард. Он – представитель «Камераденверк» [23] «Камераденверк» – созданная Гансом Ульрихом Руделем после окончания войны организация помощи соотечественникам в эмиграции, точнее сказать, беглым нацистам. Руделя в Сан-Паулу, и летчик уже связывался с ним, когда Менгеле переправляли в Бразилию. Семья в Гюнцбурге сперва была настроена скептически: этот Герхард, он ведь вовсю гребет под себя с тех самых пор, как в 1949 году уехал из Австрии, – а если вздумает вымогать баснословные деньги? Как можно доверять тому, кто поет в церковном хоре и любит выпивать, а уж на этот счет их информаторы точны? Рудель успокаивает их: Герхард не потребует ни пфеннига, покровительствовать военному преступнику ранга Менгеле – высокая честь, признание, бесценное для такого фанатичного нациста, как он. Он и сына назвал Адольфом. И мечтает прицепить труп Симона Визенталя к бамперу своей машины и протащить его по улицам, как поступают в день свадьбы с консервными банками. А на Рождество на вершину елки семейство Герхард водрузило свастику.

Пока его водитель протискивается на своем авто в северном направлении, Менгеле пристально рассматривает его мохнатые лапы, лежащие на руле, и ноги, слишком длинные для салона «форда». Герхард напоминает ему подростка, который взгромоздился в песочницу для малышей и радуется, что сумел удивить сверстников, усомнившихся в его геройстве. Герхард насвистывает – под конец войны ему только исполнилось двадцать, а сейчас он распространяет невнятные пропагандистские журналы и антисемитскую бульварную газетенку, так что сегодня для него великий день. Эта миссия достойна солдата элитных частей, а ведь он мог бы в них служить, если бы против нацистов не объединились силы зла: привезти знаменитого доктора Менгеле в тайное убежище, которое он же для него и нашел, он сам, малыш Герхард, бывший рядовой, – это уединенная ферма в окрестностях Нова-Эуропа, в трехстах километрах от Сан-Паулу. Владеют ею пара венгров, Геза и Гитта Штаммеры. После войны они бежали с родины из-за советского вторжения, а Герхард несколько лет назад познакомился с ними на собрании экспатов из Центральной Европы. Они люди простые и политически благонадежные, лишних вопросов задавать не станут.

Все засушливей пейзаж, все беспокойней Менгеле. В который раз он требует от Герхарда рассказать ему подробности плана, который тот состряпал с благословения Руделя и Гюнцбурга. У австрийца уже вошло в привычку успокаивать беглеца; как только тот появился в Бразилии, он дал ему работу в своем ателье, утешал и ободрял как сын родной. Для Герхарда посвятить себя заботам о Менгеле означает спасти Берлин от пожарищ, это и долг и награда одновременно, и так уже целый год: дела, семья, двое детей отошли на второй план.

Штаммерам Герхард представляет Менгеле как швейцарского специалиста по скотоводству, который в свои пятьдесят не хочет больше жить в одиночестве. У эксцентричного Петера Хохбихлера были временные трудности, объяснил Герхард, проблемы со здоровьем, но они заканчиваются, вот он и ищет компанию, работу, а кроме того, только что получил в наследство кругленькую сумму и предпочел бы вложить ее в покупку земель. Почему бы Хохбихлеру не поуправлять их фермой: ведь Геза – землемер и в частых и долгих разъездах. Штаммеры небогаты, знают цену деньгам и принимают предложение Герхарда. Платить Хохбихлеру они не станут, но он сможет здесь жить, столоваться, стирать одежду.