Борис Акунин - Лекарство для империи. История Российского государства. Царь-освободитель и царь-миротворец

В конце XIX века российская экономика стремительно развивалась, опережая среднемировые темпы. Некоторые современные авторы видят в этом доказательство правильности — во всяком случае для России — «государственнического» способа управления национальным хозяйством. Однако при ближайшем рассмотрении обнаруживается парадокс. Хотя внутриполитический курс Александра III несомненно был жестко-охранительным, экономикой страны руководили деятели скорее либерального толка: сначала Бунге, затем продолжатель его линии Вышнеградский, а под конец царствования началось время С. Витте, которого «правые» будут считать своим заклятым врагом.

Российская экономика отнюдь не была «командной». Стратегия правительства совмещала весьма умеренное государственное дирижирование с поощрением частной инициативы.

Бюджетные возможности в начале восьмидесятых годов у казны были очень скромны. Государство, собственно, и не могло себе позволить серьезных инвестиций в промышленное развитие. После тяжелых военных трат, подорвавших все достижения кропотливой многолетней работы Рейтерна, финансы находились в плачевном состоянии. Александр III унаследовал от отца бюджетный дефицит в 50 миллионов рублей и 6 миллиардов долгов. Курс рубля был подорван, внешнеторговые связи ослаблены.

Мыслители консервативного толка, вошедшие в силу при новом режиме, считали, что в этих условиях страна должна отгородиться от более развитого Запада защитными таможенными барьерами и развиваться «внутри себя самой». Эта позиция была совершенно логичной для «государственнической» доктрины. Однако министр Бунге смотрел на дело иначе. Он представил государю программу, в которой предлагал идти «правильным путем»: стимулировать рост промышленности дешевым кредитом и «достаточным покровительством»; продолжать развитие железнодорожного транспорта; повысить покупную способность населения за счет реформирования налоговой системы и облегчения жизни крестьян; наконец, добиться профицита при помощи «разумной бережливости».

Последняя задача так и останется невыполненной — пробитая турецкой войной финансовая брешь была слишком велика. В остальном же Бунге свою программу осуществил вполне успешно.

Уменьшение выкупных платежей и учреждение Крестьянского банка заметно улучшили положение сельских жителей. Отмена подушной подати, дававшей бюджету около 70 миллионов в год, в условиях хронического дефицита была мерой отважной, но и благотворной. У крестьян, основной массы населения, образовались средства для развития производства, а кроме того появились деньги на расходы. Возросший денежный оборот обогащал казну за счет введения косвенных налогов: на вино, табак, сахар. Историк Е. Толмачев пишет, что сборы с акцизов за пять лет выросли более чем на 100 % (с 16 до 35 миллионов), и еще 27 миллионов за тот же срок принесло увеличение пошлин на импортные товары.

Акцизно-налоговая реформа Бунге (не называвшаяся таковой, ибо слово «реформа» вышло из моды) была широкой и многокомпонентной. Она пересмотрела или заново ввела множество сборов и тарифов, повысила налог на недвижимость, прибыль и наследство, а также предприняла другие шаги, рассчитанные таким образом, чтобы бремя не ложилось на плечи самых бедных. Для контроля над сильно усложнившейся налоговой системой была создана служба податных инспекторов, оказавшаяся чрезвычайно полезной для государства.

Министерство еще активнее, чем во времена Александра II, поощряло развитие железнодорожного транспорта. Дело в том, что при Рейтерне, который был убежденным противником «казенного капитализма», государство лишь предоставляло инвесторам льготные условия, не участвуя в самом строительстве. Из-за этого «железнодорожная лихорадка» подчас принимала уродливые формы. В погоне за прибылью капиталисты создавали дутые, а то и фиктивные компании, которые часто лопались. Качество дорог сплошь и рядом оказывалось неудовлетворительным, происходили крушения поездов. С приходом Бунге железнодорожный транспорт, имевший стратегическое значение для обширной страны, стал рассматриваться как государственное дело. Частные дороги протяженностью в 7 тысяч верст были выкуплены казной, активно строились новые за счет бюджета. Если в 1881 году государство владело только двадцатой частью железных дорог, то десять лет спустя уже одной третью. Вот на это казна средств не жалела, рассматривая такие расходы как инвестицию в будущее. Несмотря на финансовые трудности, правительство истратило на железнодорожное строительство в общей сложности 130 миллионов рублей.

На развитие других отраслей индустрии бюджетных ресурсов не хватало, но государство помогало отечественным промышленникам своей таможенной политикой. С 1887 года повысились пошлины на ввоз той продукции, которую правительство желало развивать в России: машин, паровозов, угля, металлов, сельскохозяйственных орудий, лекарств, инструментов, швейных товаров и так далее. Зато были облегчены условия для того, чтобы иностранные предприниматели импортировали в страну капитал. Эта политика, как будет показано дальше, имела и положительные, и отрицательные стороны.

Когда «правому» лобби наконец удалось заменить немца Бунге на русского Вышнеградского, финансово-экономический курс почти не изменился. Новый министр продолжал увеличивать косвенные налоги и акцизные сборы. У Вышнеградского было две идеи-фикс, осуществления которых он упорно добивался. Первая всё та же — устранение бюджетного дефицита. Вторая — положительное сальдо во внешней торговле.

Новинка: «Храм-вагон». Фотография

Избавиться от дефицита никак не удавалось, но с проблемой экспортно-импортного баланса правительство к концу восьмидесятых годов вроде бы справилось. Этому способствовало не только дальнейшее повышение таможенных тарифов, но и форсированный экспорт главного российского богатства — зерна. Подобная политика, с одной стороны, позволяла наращивать золотовалютные запасы, которые за пять лет выросли более чем вдвое, но в то же время была сопряжена с риском.

Для того, чтобы на рынок поступало как можно больше хлеба, министр разработал специальный податной механизм: срок уплаты налога был совмещен со сбором урожая, что вынуждало производителей оставлять очень мало зерна для собственных нужд. Вышнеградский говорил: «Сами не будем есть, но будем вывозить!» Этот курс называли «голодным экспортом», и в конце концов есть действительно стало нечего. Дело дошло до настоящего голода, чего в России давно уже не случалось. В 1891 году хлеб не уродился. Крестьяне центральных губерний, оставшиеся без запасов, оказались в очень тяжелом положении. Пришлось наложить эмбарго на вывоз зерна, да еще потратить 160 миллионов на помощь голодающим. Внешнеторговое сальдо снова ушло в минус. Эта катастрофическая неудача стоила Вышнеградскому министерского портфеля, и в дальнейшем правительство вело себя в хлебном вопросе осторожнее.