Владимир Видеманн - Запрещенный Союз. Хиппи, мистики, диссиденты

— Послушайте, она говорит по-тибетски. Может быть, вызовем кого-нибудь из русскоговорящих?

— Пушкина!

Вызвали Пушкина. Тот сыпал полными банками, очень по-пушкински. Потом — еще кого-то… В общем, люди очень плотно подсели после этого сеанса на блюдечко. Некоторые даже умудрялись оперировать с ним в одиночку — оно продолжало бегать и вращаться. Постепенно Красногорск стал превращаться во всесоюзный центр спиритизма: вряд ли где еще в стране тогда гоняли блюдце одновременно столько людей и с таким азартом. В пик сезона спиритические сессии проходили буквально каждый день, иногда параллельно на нескольких квартирах, так что люди перезванивались, делясь результатами и сверяя данные. В конце концов духи из загробного мира начали манифестироваться даже в общественном пространстве города. Как-то раз мы шли с Димой через местный парк и тут увидели два огромных, метра три высотой, неизвестно откуда взявшихся в этих местах куста! Это была полная неожиданность. Мы, разумеется, эти кусты тут же ободрали, потом присели на ближайшей скамейке, прибили «Прибой».

— Это бывшее кладбище, — с энтузиазмом сказал Дмитрий. — Вот здесь, на удобрениях, такие дела и вырастают!

Я подумал про себя: «Интересно, а место, где стоит эта скамейка, — тоже чья-то могила? Кто бы это мог быть здесь похоронен?» В этот самый момент перед нами появляются две женщины печального образа, в длинных плащах и платках, напоминая чем-то персонажей византийской иконы, и спрашивают, не хотим ли мы пересесть на другую скамейку. Чтобы развеять недоумение, одна из них объясняет, что как раз на том самом месте, где мы сидим, покоится прах их папы и они хотели бы сейчас специально посидеть именно на этой скамейке. Мы, разумеется, дамам уступили, а потом я все думал: «Вот вырос индийский куст на тайной могиле, как некогда акация на могиле Хирама… Но все тайное станет явным, и имена раскроются!»

Весной 1975 года в таллинских университетских кругах поползли слухи об аресте группы интеллигентов, якобы пытавшихся создать нечто вроде социал-демократической партии. Именно так мне представила дело однокурсница, от которой я впервые узнал об этой истории. Позже оказалось, что речь шла о так называемом Эстонском демократическом движении, где участвовало около полутора десятков человек, из которых пятерых арестовали.

В нашей узкой студенческой компании мы активно обсуждали смутные тогда еще детали столь экстраординарного для маленькой Эстонии события. В весеннем воздухе повеяло революционной романтикой: ну как же, политическая диссидентура на марше! Однако достоверных сведений почти не было. Тему жестко законспирировали, и даже наши преподаватели с русской кафедры, ученики и близкие друзья Юрмиха (тартуского профессора Юрия Михайловича Лотмана, известного либерала), наверняка что-то знавшие об этом эксцессе не из последних рук, не спешили раскрывать карты. Хотя в иных случаях они потчевали нас полуподпольной литературой — от Мережковского и Замятина до Булгакова и Пастернака — и даже могли себе позволить без осуждения говорить о Солженицыне. В принципе, их молчание не удивляло: как утверждалось, однажды они уже пострадали от доноса коллеги. Второй раз на те же грабли?..

Сдав сессию, я отправился путешествовать автостопом вместе с Сипсиком. Сначала мы взяли курс на Псков, где училась наша старая знакомая из «Песочницы» Ирка Коплинская. До тогдашней административной границы с РСФСР доехали более-менее без приключений — они начались сразу же после ее пересечения. Еще на эстонской территории мы подсели в небольшой автобусик, на котором российские колхозники ездили закупаться к своим прибалтийским соседям. Сразу же за границей асфальт закончился, и дальше пришлось трястись по ухабам «непричесанного» тракта из красного суглинка. Многочисленные пакеты и коробки, которыми труженики села набили автобусик, стали разъезжаться и падать на пол, завалив все свободное пространство между людьми.

— Давай быстрее! — кричал водителю народ. — Чем скорее будем дома, тем скорее кончится этот кошмар!

Лиха беда начало. Водитель прибавил газу — затрясло еще сильнее. Люди, в основном женщины, вцепились в авоськи с озверевшими лицами, тупо глядя перед собой. В этот момент, перелетая через очередную колдобину, автобус дернулся особенно сильно и, издав стремный звук, резко затормозил, вызвав окончательный товарный хаос в салоне. Все хором заматерились. Водитель выскочил наружу и бросился под колеса своего тарантаса.

— Ну, че там? — нервничал народ. — Давай быстрее!

— Быстрее, быстрее… Какой, нахуй, быстрее? Рессора ебанулась. Давай, вылазь, мать твою! Никуда дальше не поедем!

После небольшого, минут на пятнадцать, скандальчика с матерными разборками возле автобуса появилась фигура аборигена на велосипеде, который объяснил, что вот тут, метрах в двухстах, есть некая МТС, где за бутылку водки механик сможет все поставить на место.

— Давай, бабы, водку! — крикнул водила. — Чиниться надыть, аль как?

Бабы, загудев, достали-таки откуда-то из тюков бутылку белой. На МТС вместе с аборигеном и водителем пошли человек пять, ну и мы с Сипсиком. Остальные остались сторожить товар. В общем, приходим мы на станцию техобслуживания. Представляет она собой три стоящих в форме буквы «П», полуразрушенных кирпичных корпуса, забитых каким-то ломом. Лом — вероятно, нетленные останки былой сельхозтехники, — лежит и снаружи, а прямо в центре двора — огромная грязная лужа.

— Ну и что, где тут механик? — спрашивает водила аборигена.

— Да вот он, сука, уже нажрался, видать…

И тут я замечаю прямо посреди лужи раскинувшееся в форме буквы Х тело. Механик. Местное время — 16:00. Да, видать, недотянул немного до конца рабочего дня парниша… Понятное дело, что ремонта не будет. В общем, просто классика жанра: дороги и дураки. Мы с Сипсиком, ясен пень, не стали вникать в подробности ситуации и просчитывать ее возможные последствия, а просто отправились голосовать дальше. Слава богу, удалось тормознуть белую «Волгу», на которой мы уже через час триумфаторами въехали в древний русский город Псков.

Здесь мы гуляли около недели. Ирка водила нас по своим знакомым, в основном художникам, имевшим мастерские в старинных церквах и башнях, которых во Пскове невероятное количество. Нет там такого угла зрения, чтобы не просматривалась хоть одна маковка. Самый интересный тип жил в руинах Спасо-Преображенского Мирожского монастыря. К сожалению, не помню, как звали этого человека. Он оборудовал себе убежище от прозаической действительности в одной из келий всесоюзного памятника архитектуры, находившегося к тому времени в крайне упадочном состоянии — несмотря на официальную мраморную доску, удостоверявшую высокий культурный статус объекта. На одной из внутренних стен монастырского двора был воспроизведен в нехитрой манере граффити огромный лик Христа, скорбно взиравшего на останки былого величия древних русичей: Sic transit gloria mundi [37] Так проходит земная слава ( лат .). …