Владимир Видеманн - Запрещенный Союз. Хиппи, мистики, диссиденты

Однажды Йокси мне поведал, что отец Николай рассказал ему о некоем философе и йоге, проживающем где-то на хуторе под Пярну. Священник был знаком с философом и предложил Йокси съездить к последнему — если, конечно, есть желание пообщаться, так сказать, со специалистом высокого класса в вопросах потустороннего опыта. Наличием у нас в Эстонии реального йога — по словам отца Николая в Йоксиной передаче — я тут же очень живо заинтересовался и начал расспрашивать детали. Валера ничего конкретно сам не знал и предложил мне для начала вместе сходить в гости к настоятелю на чаек, а там уже выяснить, что к чему.

Отец Николай очень радушно принял нас в своем доме неподалеку от Лысой горы в Нымме. Ознакомившись с моей трансцендентальной ориентацией, он, как могло показаться, несколько скептически поглядел на меня и сказал:

— Молодой человек, знаете, вы мне чем-то напоминаете Бердяева. Вот тот тоже все метался и не мог прийти к общему знаменателю. Ваш друг Валерий, как мне кажется, сделал правильный выбор, возвернувшись в лоно матери-церкви. Все мы как блудные дети. Ну, я думаю, вы все равно не остановитесь, пока не встретите такого мистика, как Рам…

И отец Николай рассказал про человека, приехавшего сюда после войны с Запада и занимающегося с тех пор самой настоящей йогой, усвоенной от оригинальных индийских учителей! Ехать к гуру нужно было на 102-й километр по Пярнускому шоссе, до остановки Лангерма. Оттуда от большого дуба шла сельская дорога к хутору под названием Уйни.

— Возьмите побольше еды, — напутствовал нас отец Николай, — у философа совсем нет денег, и все гости привозят продукты с собой.

На следующий день с утра пораньше мы с Йокси вышли на Пярнуское шоссе ловить попутку на 102-й километр. Прошли от черты города до столба с отметкой «14», но машину так и не поймали. Дорога как вымерла. Редкая «Волга» пронесется в сторону знаменитого курорта, везя очередную семью московских бонз на отдых в оздоровительные санатории маленького эстонского прибрежного городка. Воскресенье — нелетная погода. У Йокси под конец совсем развалилась обувь, и он закопал останки ботинок прямо у четырнадцатикилометровой отметины. Как ни странно, сразу после этого перед нами остановился грузовик с кабиной на троих, и любезный шофер предложил подбросить, как выяснилось, прямо до сто второго.

Мы вышли на автобусной остановке и тут же увидели стоящий у дороги гигантский дуб: прямо-таки двойник толстовского дуба-философа из «Войны и мира». Он был густо покрыт листвой и возносился на фоне голубеющего летнего неба, словно древо мира, ввысь, к сферам чистых идей. По ту сторону к шоссе перпендикулярно примыкала сельская дорога, убегающая широкой дугой через луг с резвящимися белыми конями за опушку надвигающегося леса. Идти надо было, по словам отца Николая, километра два. Мы, очевидно, прошли намного больше, но ничего подобного срубу, описанному батюшкой, на пути так и не попалось. Наконец, подойдя к очередному хутору, я спросил мастерившего во дворе то ли грабли, то ли телегу хозяина:

— Как попасть на хутор Уйни?

Рот мужичка растянулся в дружественной улыбке:

— Так вам нужно к Михкелю [40] Эстонский вариант имени Михаэль. Тамму?

— Да, именно к нему!

— Так вот же туда дорога, по которой вы пришли: туда дальше, за поворот, и там еще примерно через километр, по левую сторону дороги увидите большую каменную кладку. Это и будет Уйни-талу.

Мы прошли еще с четверть часа. Как там говорил тележник, «каменная кладка»? Вот вроде и она: стена из огромных гранитных валунов, схваченных цементом. Вероятно, остатки какого-то фундаментального строения типа стойла или мельницы. Вообще в Эстонии в то время, особенно в глубинке, было много брошенных хуторов, в том числе очень богатых прежде, отстроенных все из того же гранита, с черепичным покрытием, громадным комплексом хозяйственных построек и роскошными, хотя и полностью одичавшими, садами. Пустующие поля и пашни вокруг оставленных хозяйств были усеяны ржавыми сельхозмашинами малого калибра — запряжными плугами, сеялками, боронами: остатки кулацкой техники, брошенной, вероятно, в процессе послевоенного советского раскулачивания. Вот и здесь характерная гранитная кладка, разрушенная временем и, возможно, человеком. А чуть дальше — сад и торец приземистой избы с огромной крышей. Неужто Уйни-талу?

Не успеваем подойти к калитке, где висит почтовый ящик с фамилией жильца, как на пороге избы появляется невысокий, плотно сбитый человек с седым хайром до плеч и огромной белой бородой до пояса.

— Andke andeks, kas see on Uini talu? [41] Извините, это хутор Уйне? ( эст .)

— Jah, jah, õige, Uini talu! Ram Tamm [42] Да-да, правильно, хутор Уйни! Рам Тамм ( эст .). , — представился человек, распахивая калитку и широко улыбаясь.

Мы тоже представились. Отец Николай, йога, философия… Нам все очень интересно. Хозяин, который просил себя звать для краткости просто Рамом, пригласил нас в дом.

Впервые переступив порог рамовского дома, я словно шагнул в иное измерение, причем не во сне или в бреду, а совершенно наяву, в реальности. Прежде всего меня поразила тонкая психическая атмосфера, наполняющая пространство большой квадратной комнаты, куда мы попали через небольшую прихожую. Воздух в доме казался необычайно прозрачным и тонко благоухал. Сначала я подумал, что это ладан или ароматические палочки агарбатти, но потом обнаружил, что главным источником благорастворения воздухов являлся сам Рам, тело которого излучало теплую ауру, близкую по незамутненности к младенческой.

Помимо эфирного эффекта, рамовская комната имела еще и эффект чисто оптический. Она была вся сплошь завешана разного рода изображениями и схемами, заставлена светильниками и статуэтками и оснащена спиралеобразного рода антеннами и другой оккультной аппаратурой. В красном углу размещался портрет Рамакришны, сделанный в виде репродукции с известной фотографии, ретушированной цветными карандашами. Рядом — фотография духовной жены экуменического пророка Cарады-Дэви [43] Сарада-Дэви (1853–1920) – индийская святая, супруга Рамакришны Парамахамсы. . Пара была с детства обручена, но в физический брак никогда не вступала, совместно следуя путем аскезы и целибата.

Рам по-русски совершенно не говорил. Общались мы на эстонском, который Йокси понимал очень приблизительно. Я, таким образом, впервые выступил в качестве переводчика при общении мастера с русскоязычной аудиторией.

Рам немного рассказал о себе. Родился он 9 февраля 1911 года под Тарту, в местечке Элиствере, на хуторе Соэ, в эстонской православной семье сапожника Яана Тамма. Одна из его бабушек была русской. В 1933-м Рам окончил Тартускую реальную гимназию. Работал на стройках прорабом. В 1940 году, вскоре после ввода в Эстонию советского «ограниченного контингента», покинул страну, зафрахтовавшись кочегаром на шведское торговое судно. Будучи моряком, посетил Швецию, Норвегию, Великобританию, Ирландию, Францию, Испанию, Португалию. В Португалии прожил почти год, потом, через Испанию, улетел в Берлин… Там он поступил учиться в Технический университет на строительное отделение. Интересовался ядерной физикой. «Мы, иностранные студенты, держались особняком, — рассказывал Рам, — вели богемный образ жизни, шлялись по борделям и казино, играли в карты и пили с дамами коньяк». Ранней весной 1945 года фронт серьезно приблизился к Берлину. Рам не стал дожидаться Жукова и уехал из столицы рейха в баварский городок Фильсбибург.