Юрген Ангер - Шварце муттер

Граф Левенвольд-первый, или старший, сидел в кресле в длинном халате, затканном драконами и чудовищами, и в серебристых персидских туфлях. Аспидные кудри его, поутру пока еще не напудренные, змеино вились по плечам, и темный шрам отсвечивал перламутром – совсем как у той, Трисмегистовой черной иконы. Яков шагнул навстречу – будущей своей судьбе, своей удаче, и склонился низко, и припал губами к белой теплой руке, пахнущей чуть-чуть пеплом, чуть-чуть чернилами и слабым, горьким, пропащим жасмином.

- Я рад, что выдержал экзамен, ваше сиятельство, - сказал доктор Ван Геделе, и посмотрел снизу вверх – в каменно-прекрасное лицо ландрата, в его дымно-серые равнодушные глаза, - И счастлив буду – и впредь служить вам.

- Я не Тайная канцелярия, мне не надобны верные, мне надобны умные, - граф отнял руку и жестом велел Якову выпрямиться, - А таких мало. Садись, юноша – мне лень задирать голову, говоря с тобою, - и он указал на кресло возле себя, - Мне не нужен слуга, мне нужен – товарищ. И даже – подельщик, как говаривают в вашем московском подземном царстве.

Яков устроился в кресле и внимал. Ландрат нравился ему чрезвычайно – царственный, магнетически красивый, и от глубокого голоса его – пробегали по спине доктора горячие волны.

- Ты хороший лекарь, и догадлив, и не болтлив – эти выводы можно сделать из измайловского нашего приключения, - продолжил граф, - Но я совсем не знаю тебя. Быдлин племянник – это не биография. Кто ты, что ты, как жил ты прежде, чем прибыл в Москву? Дядюшка твой говорил о Лейдене, но ведь между Лейденом и Москвою – сколько? Три года, пять? Целая жизнь.

Ландрат достал из карманов своего расшитого чудовищами халата – трубку, и табакерку, и огниво.

- Рассказывай же, как ты жил, чему научился, - он набил трубку табаком, раскурил ее. Вельможа, полковник, галант императрицы – курил костяную армейскую трубочку, словно простой солдат. Но смотрелся при том – как римский цезарь. Яков, полностью очарованный, подался к нему в своем кресле – будто кролик к удаву – и начал, запинаясь, взволнованный рассказ:

- Отучившись в Лейденском университете – и все экзамены успешно выдержав – я практически сразу же поступил на службу к одному господину. То есть и прежде были мы знакомы, пока я учился – в одной компании играли, и вместе однажды охотились на косуль. Вдвоем с патроном я и провел лучшие свои четыре года жизни. Он был дипломат, мой любезный наниматель – с ним мы путешествовали и в Версаль, и в Саксонию, и в Цесарию, и ко двору католического испанского монарха. Мой патрон научил меня многому, что знал сам – читать по губам, составлять различные эликсиры. Возможно, и вашему сиятельству интересны будут такие мои навыки…

- Отчего ты не назвал его имя? – ландрат откинул гордую голову, выпустил изо рта колечко дыма.

- Шевалье де Лион. Моего прежнего патрона звали – шевалье де Лион.

- Анри де Лион или же Шарль де Лион? Их два брата, и все их путают – совсем как меня с моим… - наигранно усмехнулся ландрат, - Так который?

- Шарло де Лион, - как во сне, сказал Яков, - бедный Шарло де Лион…

- Я знал его, - глухо проговорил ландрат, - Мы как-то виделись с ним в Ревеле, по цесарским моим делам. Красавец шевалье, тонкий и острый, как испанский стилет…Поимел меня в Ревеле – по полной, как потом выяснилось. Так ты и есть тот его доктор, мальчик? Как я сразу не понял – бриллиантовые глаза, детская невинная улыбка. Он говорил о тебе всем – даже мне, так был тобою очарован.

- Это было у нас взаимно, ваше сиятельство, - вздохнул доктор, - Я тоже был очарован. Он был моим учителем, и отцом, и другом, и всей моей жизнью, бедный мой господин де Лион.

- И он выучил тебя – читать по губам, составлять эликсиры. И яды, верно? Вы были вместе, в горе и в радости, и души друг во друге не чаяли. Отчего же расстались?

Ландрат выпустил в воздух еще одно дымовое колечко и, прищурясь, смотрел на Якова. Глаза его стали как черные полумесяцы. Он еще улыбался, но глаза вдруг сделались злые.

- Он умер, мой шевалье, - сказал тихо Яков, - оттого и расстались.

- Отчего же умер?

- От яда, ваше сиятельство.

- Ты чудо, мальчик, - ландрат выколотил погасшую трубку – прямо на бухарский ковер, - Твоя ангельская улыбка, твои божественные глаза… - он говорил ласковым, свистящим, страшным шепотом, - Знаешь, малыш, все мы, те, кого зовут дипломатами – немного знакомы между собою. Круг наш узок, и все мы чуть-чуть, но знаем друг друга. Все мы слышали о мальчишке, которого таскал с собой Шарль де Лион, о мальчишке, с которого не сводил он глаз, носился с ним, как курица с яйцом. И каждый из нас – кто больше, кто меньше – слышал о том, как умер кавалер де Лион. О том, из чьих рук принял он свою смертную чашу. Нет, я не знаю наверняка, был ли его возлюбленный миньон подкуплен, или попросту был такой дурак, что позволил кавалеру умереть – но о тебе я слышал.

- Попросту дурак… - неслышно прошептал Ван Геделе, - легкомысленный дурак…

- Ты прибыл в Москву – из Польши, и с тех пор ищешь выходов на меня, и просишь дядюшку дать тебе рекомендации – именно к графу Левенвольду. И не к младшему повесе Левенвольду, который часто болеет и хорошо платит, именно ко мне, злюке и жадине, - усмехнулся граф, - Не к умнице Корфу, не к миллионщику Черкасскому. Ты хочешь – только ко мне. Ты искусный хирург, божественный красавец – и я почти тебе верю. Когда такая талия и такие глаза – это растопит любой лед, правда? – в голосе его зазвучало отчаяние, словно чьи-то глаза и талия уже причиняли ландрату нестерпимую боль, - И ты почти меня получил. Если бы я не знал – как умер твой де Лион. Если бы я не знал – что ты въехал в Москву два месяца назад, в польской карете. Говорили, что смерть де Лиона – дело рук панов Чарторижских, и мальчик-отравитель лишь послушная их марионетка. Вряд ли ты не ведал, дружок – что я вот-вот еду, по польским нашим делам, в Варшаву, в гости к тем же самым Чарторижским.

- Вот и не ведал, - пробормотал потрясенный Яков. Он оцепенел в своем кресле – от того, как поворачивалось его блестящее прежде дело. Жизнь его осыпалась, как зыбучий песок – в подземную яму. Ландрат улыбался злыми глазами, играл погасшей трубкой – лев, которому все в этом мире дозволено. Он убивал, играя – что же он сделает, когда возненавидит?

- Ты чудо, - ласково произнес старший, первый, великолепный Левенвольд, - Ты ангел. Я почти поверил тебе. Был почти уже твой. Как же ты проболтался? Жаль, правда жаль – даже мне самому. Что ж, пора нам с тобою проститься, - ландрат убрал трубку в карман, поднял руку – рукав с вышитыми чудовищами упал, и показался перстень, украшенный кроваво-черным круглым камнем. Ландрат щелкнул пальцами, камень из черноты перелился в кровь. Створки дверей раскрылись. Два гайдука стояли на пороге, в черно-оранжевых лифляндских ливреях, как два застывших вопросительных знака.