Юрген Ангер - Шварце муттер

- Фууу… - невольно скривился на лавке Трисмегист.

- А что ты хочешь? Что есть, то есть, - невозмутимо отвечал ему виконт, - Таков он – младший братишка Рейнгольд. Доктор, я же говорил тебе прежде – ты взял с полки не того брата.

- С чего вы… ты думаешь, что гофмаршал примет меня на службу? – удивился Яков, и тут же вдогонку прибавил, - И тебе-то это зачем?

- Он примет тебя – да хоть в пику старшему братцу, - де Тремуй уселся за стол напротив Трисмегиста и пролистнул свой гроссбух, - А мы со своей стороны еще и дернем за пару ниточек, чтоб наверняка. А зачем мне это – да, признаться, чистая поэзия. Вот ты клифт его видел?

- Что? – не понял Яков.

- Кафтанчик гофмаршала, весь золотом обшитый, - перевел для него Трисмегист, - Если такой кафтанчик выжечь – пуд, наверное, золота будет.

- Пуда не будет, - Яков завел глаза, прикинул в уме, - Если царской водкой выжигать, фунтов шесть наберется. Или все семь…

- Ого! – восхитился виконт, - Да ты алхимик! Я это запомню… А клифт обер-гофмаршальский – давняя мечта моя. Только гофмаршал не бросает его в общей гардеробной – у него там как-то шляпа пропала, и с тех пор ни-ни.

- А шляпу – тоже ты? – не стерпел Яков.

- А то… для чего я столько мыкался с этим блудливым чучелом, Анри Мордашовым – с паршивой овцы хоть шерсти клок. Пара шляп со вшами, один жилет завалящий… Хоть полфунта золотишка – на общее…

- А? – не понял Яков.

- На общее, - пояснил Трисмегист, переводчик с языка лихих людей – на обычный, - В коробку, в насущное. В казну арестантскую, на помощь сидельцам, для ссыльных, для каторжных… Ты думал – он для себя эти персики с мандаринами из оранжереи попер? Или для себя – золотишко выжигает из графских шляп? Виконт – подземный казначей, смотрящий за общим, он и книгу ведет, и по ней – перед вором еженедельно отчитывается. Ничего себе, все – людям…

Яков совсем запутался и стоял с абсолютно растерянным видом – не понимал, в чем суть и чего от него хотят.

- Завтра к тебе пожалует некто Гросс, - де Тремуй, видать, сжалился над недоумевающим доктором, - И позовет тебя с собою. Ты не ломайся, езжай с ним. А там – увидишь. Плыви, как в лодочке, по течению – авось куда приплывешь. Вот увидишь – наш золотой мальчик возьмет тебя под свое крыло, просто для того, чтоб позлить любимого братца. А для тебя – это самый лучший исход, в твоем положении.

- И я должен буду – принести тебе его золотой, - Яков замялся, - клифт?

- Борони бог! – воскликнул в ужасе Трисмегист, и де Тремуй отвечал, показав в улыбке землистые ровные зубы:

- Нет, ты не должен будешь приносить мне – шкурку от золотого хорька. Просто будь там, где я тебе укажу – в то время, которое я тебе укажу. И все.

На пороге комнатки возникли двое, одетые, как приказчики в лавке:

- Мы от барыги, Виконт. Велишь выносить?

- Погодите, ребята, - де Тремуй поднялся из-за стола, взял из ящика персик и бросил Якову – тот поймал, - Я же обещал тебе персик. Вот. И ступай – Ивашка проводит тебя.

- Общее, или насущное, или же коробка – что-то вроде банка у лихих людей, - разъяснял Якову Трисмегист, провожая гостя по ледяному, оплетенному тут и там паутиной подземному коридору, - Все мы туда жертвуем толику малую – и шулеры, и тати, и мошенники, что векселя рисуют. А как припрет – из общего выделяется и на откуп, и на то, чтоб в остроге с голоду не сдохнуть, и чтоб на этапе не забили. А Виконт за коробкой – смотрящий, трясется над нею, даже книгу специальную учетную ведет.

- То есть – он главный тать на Москве? – уточнил Яков.

- Не из последних, но не главный, - отрицательно покачал головой Трисмегист, - главный на Москве, Вор – Ванька Каин. Как – градоначальник у вас наверху. А Виконт, выходит, навроде господина Остермана, вице-канцлер.

- Сдался же я ему… - подивился Яков, - И как только ты так вовремя ко мне подоспел – еще чуть-чуть, и утоп бы.

- Я ждал тебя, - признался Трисмегист, - Виконт сказал, где тебя ловить, он ведал, что ты к графу на рандеву собрался.

- Я сам же ему и нахвастал…

- А теперь я тебе похвастаю, - Трисмегист поднялся по кирпичной лесенке, и пламя свечи пляшущим кругом озарило дубовую дверь. Ивашка открыл дверь ключом, дернул за кольцо, - Входи, гостем будешь.

Яков поднялся по лесенке, шагнул за дверь – и оказался в крошечной подземной часовне, освещенной пока что единственной трисмегистовой свечой. Ивашка тем временем затеплил еще несколько свечек – озарились невысокие своды из белого, старинного камня, витые облупленные колонны и темный, воском залитый аналой. На аналое стояла виденная уже прежде доктором икона с черной печальной мадонной, и под иконой – серебристый квадратный ящик с прорезью в крышке, как для писем.

- Матушка Елена? – вспомнил Яков имя прекрасной страдалицы.

- Споручница грешных, - прибавил Трисмегист, - Исполнительница всех желаний. Ты не представляешь – сколько дураки московские денег жертвуют, чтобы их желания исполнились.

- И она исполняет? – усомнился практичный Яков.

- Не поверишь – исполняет, - усмехнулся Трисмегист, терзая пятерней свои редкие белые волосы, - Один вельможа просил подряд казенный на ремонт конюшен – и получил, на другой же день. Другая дама, княгиня, очень не хотела ребенка рожать, попросила матушку – и на третий день ребенка выкинула. Исполняет она, матушка, не обманывает.

Яков догадался, о какой княгине шла речь – недавно обер-гофмейстрина Лопухина потеряла дитя, по слухам, нежеланное, от нелюбимого мужа. Дядюшка Бидлоу лично навещал ее и осматривал.

Богоматерь глядела на Якова с иконы – казалось, в самое его сердце. Белки глаз выделялись на бархатно-черном ее лице, матовые зрачки смотрели внимательно и строго из-под тяжелых век, и два тонких шрама вдоль щеки словно светились в полумраке. Младенец лишь угадывался на руках черной муттер, как не особенно нужный мадонне аксессуар.

- Хочешь, загадай желание, - предложил Трисмегист, - вот хоть, чтоб ландрат тебя не убил.

- Он и так меня не убьет, - отвечал Яков, - Поленится. Орлы мух не едят. А пожелания – собирают в этот ящик?

- Кто грамотный – пишет и в щель кладет. Дворяне такое любят. И по-французски пишут, и парсунки подкладывают. Тех особ, о ком просят.

- А ты – их читаешь? – догадался Яков, - Или не только ты?

- Все тебе скажи, - рассмеялся Трисмегист, - Кто надо, тот и читает. Я пожертвования беру – часть на общее идет, часть на содержание храма, - Ивашка хитро подмигнул, - Недавно была у меня дама, высокая, вся в черном, в вуали и с такими глазами, - он показал, – раскосыми, татарскими. Оставила цидулку весьма странную – желала приворожить к себе, и кого – верховную особу. Ну не дура? Правда, рублей пять еще в ящик положила.

- Та дама уже арестована, - вспомнил Яков о недавнем скандальном деле, - Она верхом скакала под бюренскими окнами, голая под плащом. Вроде порчу наводила на благородную курляндскую чету. Бюрены не стерпели такого компоту и наябедничали инквизиторам – и прекрасная госпожа вчерашним вечером была арестована как ведьма. Прасковья Юсупова, княжна. И дура, ты прав, редкостная. А ты, значит, тоже донес на нее?