Наталия Сотникова - Музы героев. По ту сторону великих перемен

«Право, при одном упоминании французского имени у меня кровь закипает в жилах… Я настолько не люблю французов, что, кажется, впитал сию ненависть с молоком матери».

В момент обращения леди Гамильтон за помощью Нельсон во главе эскадры из тринадцати 74-пушечных кораблей и трех фрегатов бороздил Средиземное море в поисках французского флота. По имевшимся разведывательным данным, в Тулоне и Марселе сосредотачивались крупные экспедиционные силы под командованием генерала Бонапарта. Куда будут направлены эти силы на боевых и транспортных судах, было неизвестно, но одним из вариантов считалось королевство обеих Сицилий. Поэтому Нельсон отправил сэру Уильяму и его супруге письма, заверявшие их в том, что он будет защищать королевство со всеми свойственными его подчиненным отвагой и напором. Однако ему никак не удавалось напасть на след французской флотилии, его корабли регулярно попадали в шторм, так что возникла насущная потребность загрузить суда провизией и пресной водой на Сицилии, в порту города Сиракузы. Однако же это вступало в прямое противоречие с условиями Парижского договора, и Нельсон отправил капитана Траубриджа в Неаполь испросить у Фердинанда формальное разрешение на эту операцию.

Сложилась именно та ситуация, на основе которой леди Гамильтон позднее основывала свои притязания на пенсию от правительства Великобритании, и на которую ссылался Нельсон в своем известном дополнении к завещанию, ходатайствуя о признании нацией великих патриотических заслуг Эммы. В данном случае леди Гамильтон пустила в ход все свое влияние на королеву Марию-Каролину, дабы корабли Нельсона смогли заправиться в портах Сиракузы и других сицилийских городов. Трусоватый Фердинанд явно боялся гнева Наполеона, но его более здравомыслящая супруга прекрасно понимала, что может уповать единственно на победу Нельсона над французским флотом. В случае же его поражения ничто не могло спасти королевство либо от революции, либо от мести Наполеона. Так что для леди Гамильтон не составило особого труда быстро получить для Нельсона разрешение на выполнение того, что он считал необходимым для своего успеха.

Уверенность Нельсона в важности этой услуги не подвергается никакому сомнению. Впоследствии, за несколько часов до своей смерти, он писал, находясь на борту флагмана «Виктория»:

«Британская эскадра под моим командованием никогда не смогла бы возвратиться второй раз в Египет, если бы не влияние леди Гамильтон на королеву неаполитанскую, которая написала письма губернатору Сиракузы, обязывая его снабдить флотилию всем необходимым, если она зайдет в любой порт Сицилии. Мы зашли в Сиракузы, получили все требуемое, отплыли в Египет и сокрушили французский флот».

Снабдив свою флотилию всем необходимым, Нельсон в конце концов обнаружил французские корабли в бухте при египетской крепости Абукир и в битве на Ниле 1 августа 1798 года разгромил вражеский флот. Известие об этой победе было с радостью встречено в Европе всеми участниками антифранцузской коалиции, но в королевстве обеих Сицилий ликование сторонников монархии и проанглийской партии не поддавалось никакому описанию. Местные же якобинцы явно приуныли и притихли. У обычно выдержанной королевы от радости случился истерический приступ. Эмма, привыкшая театрально оформлять свои действия, разъезжала по улицам Неаполя в открытом экипаже, сидя между двумя офицерами, доставившими сообщение о поражении французов. Вокруг ее лба красовалась лента, на которой надпись из золотых букв гласила: «Нельсон и победа!». В честь разгрома врага вечером в палаццо Сесса устроили иллюминацию из 3 тысяч свечей. Но самая душещипательная сцена разыгралась на борту адмиральского флагмана «Передовой», когда он триумфально зашел в порт Неаполя. Шлюпки с Гамильтонами и королевской четой подплыли к кораблю. Леди Эмма первой взлетела по трапу, заключила героя в свои объятия, в экстазе воскликнула:

— О Боже, возможно ли это! — и упала в обморок. Все это Нельсон описал в письме к жене:

«Вскоре весь Неаполь называл меня "Nostro Liberatore” [61] Наш освободитель (ит.) . … На каждом углу кричат "Vittoria!”, “Viva Nelson!” [62] «Победа», «Да здравствует Нельсон!» (ит.) . Надеюсь, когда-нибудь у меня представится приятная возможность представить тебя леди Гамильтон. Сие есть одна из самых замечательных женщин на свете. Мало кто может с ней сравниться; она делает честь своему полу».

Адмирал был слаб от ран и приступов лихорадки, и Гамильтоны настояли, чтобы он поселился в палаццо Сесса. Его разместили в просторном покое с видом на залив. Эмма начала преданно ухаживать за ним, одновременно занимаясь грандиозными приготовлениями к празднованию сорокалетия Нельсона. На прием были приглашены капитаны всех английских судов, стоявших на рейде Неаполя, причем им предлагалось взять с собой всех офицеров и мичманов, свободных от службы. Празднество состоялось 29 сентября 1798 года. На обед у сэра Уильяма было приглашено 80 человек, на бал явилось 1740, на ужин — 800 человек. Стол был сервирован с исключительной изысканностью, на каждом столовом приборе красовалась надпись «Г. Н. Во славу 1 августа».

Нельсон был неравнодушен к женским чарам, совершенно естественная черта для моряка, постоянно находившегося в походах. Широко известен его роман с оперной певицей из Ливорно Аделаидой Коррелья. Он даже заказал для нее у местного художника свой портрет-миниатюру и, будучи человеком довольно прижимистым, тем не менее, посылал ей деньги через английского купца и уполномоченного адмиралтейства в Ливорно. Конечно, чувственная красота, простота обхождения леди Гамильтон и ее склонность к бурному проявлению эмоций произвели сильное впечатление на непритязательного моряка, не привыкшего к рафинированному обществу.

Трудно сказать, каковы были чувства леди Гамильтон в отношении героя в начале их знакомства. Следует напомнить, что сэр Уильям в ту пору уже был немолодым и хворым человеком. Безусловно, Эмма любила мужа, но эта привязанность была лишена глубокой страсти. По ее собственному признанию, «он мне лучший муж-товарищ…, хотела бы сказать "отец", но в то же время какое счастье и благословение было бы иметь детей». Ей исполнилось уже тридцать три года, она начала полнеть, что заметно по ее портрету в виде Ариадны кисти Виже-Лебрён, но, по свидетельству современника, «лицо ее действительно прекрасно… Она являет собой какое-то совершенно невиданное сочетание: сама естественность и в то же время само искусство». Когда Эмма ухаживала за больным Нельсоном, ей было лестно, что этот герой поверял ей свои чувства, изливал все наболевшее на сердце, ибо видел в ней глубокое понимание и отзывчивость, которых не находил в жене. Чувствовать уважительное отношение и даже преклонение со стороны героя было чрезвычайно соблазнительно для женщины с прошлым Эммы, дочери кузнеца.