Сергей Соловьёв - Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем

В своих книгах и А.С. Дятлов, и Н.В. Карпан (на момент аварии заместитель главного инженера ЧАЭС по науке и ядерной безопасности) настаивают на том, что «причины аварии оказались скрыты в непредсказуемых проявлениях опасных “особенностей” физических свойств реакторной установки РБМК». То есть виновными оказывались разработчики реактора: главный конструктор академик Н.А. Доллежаль и научный руководитель проекта академик А.П. Александров, директор Института атомной энергии им. Курчатова в 1960–1988, в 1975–1986 гг. – Президент Академии наук СССР. Но дело и не в конструкторах, а в политических решениях, принятых руководством атомной отрасли и страны в целом.

Политическое и экономическое руководство страны плохо понимало суть атомной энергетики и доверяло старым руководителям отрасли – министру среднего машиностроения Е.П. Славскому (министр в 1957–1986 гг.) и академику А.П. Александрову. А управление отраслью было выстроено – при огромных научных, экономических и финансовых ресурсах – пирамидальным образом, без возможности критики снизу, без практики живых дискуссий. Все эти управленческие пороки описаны в воспоминаниях В.А. Легасова. Тот факт, что вину за небезопасность станций разделяет как минимум руководство атомной и энергетических отраслей, было зафиксировано уже в начале июня Оперативной группой Политбюро [52] РГАСПИ. Ф. 653. Оп. 1. Д. 152. Лл. 18–19. . И меры немедленно начали приниматься, в том числе и долгосрочные – по разработке автоматизированных систем диагностики и управления реакторами [53] РГАСПИ. Ф. 653. Оп. 1. Д. 152. Л. 20. . Воистину, пока гром не грянет…

Тем не менее, «стрелочники» были назначены. А пьеса В.С. Губарева «Саркофаг» – выдающееся литературное свидетельство Чернобыля, – поставленная на сценах десятков стран мира, подверглась резкой критике и чуть не попала под запрет, судя по всему, в том числе и за фразу: «Слишком многих надо судить за эту аварию» [54] Губарев В.С. Саркофаг // Губарев В.С. Ядерный век. Чернобыль. М.: Некос, 1996. С. 221. Пьесу В.С. Губарева составители настоящего издания очень рекомендуют к прочтению. .

Проблемы с медицинским обеспечением имели место и впоследствии. Дозиметрический контроль за работой ликвидаторов не был налажен. Были те, кто рисковал по собственной инициативе, утаивая реальные показания приборов. Как по причине юношеского гонора, так и для того, чтобы побыстрее получить, «заработать» максимальную дозу – 250 мЗв (2,5 бэр). В 1987 г. предельная доза была снижена до 100 мЗв, в 1988 г. – до 50 мЗв. Многие руководители ликвидации, включая академика Легасова, вообще не считали «своих» доз облучения.

Недостатки контроля отмечались и партийными органами. Киевский горком партии 23 декабря 1986 г. констатировал, что оперативный учет и медицинское обслуживание получивших радиационное облучение людей, не обеспечено должным образом: «Ослаблен в этом спрос с руководителей медицинских учреждений. Проверка показала, что в Иванковской, Вышгородской, Васильковской, Мироновской центральных районных больницах не были своевременно организованы комплексные медицинские осмотры работавших в зоне людей, не обеспечен контроль за состоянием их здоровья и медикаментозной помощью. Медико-санитарная часть № 126 Главного управления Минздрава СССР, ее санитарная служба не обеспечила качественного медицинского обслуживания основного персонала Чернобыльской АЭС. Диспансерное наблюдение, профилактические осмотры прошли лишь 65, а по строительным организациям – только 50 процентов работающих. Бездушно отнеслись к этому руководители АЭС (т. Поздышев Э.Н.), управления строительства (т. Акулов Б.П.). Недопустимым является тот факт, что в зоне с повышенным уровнем радиации работают люди, уже набравшие предельные дозы, таких сотрудников при проверке оказалось 35 человек. ‹…› Понижен спрос с руководителей, допускающих бездушное, формально-бюрократическое отношение к людям, со стороны Припятских горкома и горисполкома» [55] РГАСПИ. Ф. 17. Оп.155. Д. 2859. Лл. 186–187. . Далее в документе говорится про фактический срыв диспансеризации 40 % военнослужащих, работавших в зоне, про возвращение части населения, ранее вывезенного из «зоны отчуждения». И хотя в 1987-1988 гг. контроль был действительно ужесточен, стоит отметить, что на самом деле в процессе ликвидации аварии больше уделялось внимание техническим задачам, чем обеспечению здоровья ликвидаторов. Выяснились эти факты только после вмешательства Оперативной группы Политбюро и проведения ревизии [56] РГАСПИ. Ф. 653. Оп. 1. Д. 152. Лл. 11–12. .

И это при том, что должные научные разработки в области контроля и лечения радиационных поражений были в СССР на высочайшем уровне. Лечение пострадавших во время аварий на комбинате «Маяк» в Озерске [57] Этот город также назывался в 1948–1966 г. – Челябинском-40, а в 1966-1994 гг. – Челябинском-65. Челябинской области, на атомных подводных лодках и в процессе испытаний атомного оружия дало советским медикам уникальный опыт, который, вместе с международной помощью, сыграл большую роль в лечении пострадавших от аварии [58] См. об этом воспоминания выдающегося врача, доктора медицинских наук Ангелины Константиновны Гуськовой, участника и организатора лечения пострадавших от аварий на атомных объектах с 1940-х по 2000-е годы: Гуськова А.К. Атомная отрасль страны глазами врача. М.: Реальное время, 2004. .

Как показывают свидетельства и архивные документы, организация работ по ликвидации аварии в целом была эффективной. Но значительной части общества доказать это впоследствии оказалось крайне затруднительно.

СССР был государством, одной из главных целей, одним из главных смыслов существования которого с момента Октябрьской революции стал индустриальный и научный скачок, попытка вырваться из отсталости, нищеты, безысходности периферийного, зависимого развития. Огромной ценой в 1920-е – 1950-е годы, вопреки репрессиям и самой страшной войне в истории человечества, этот скачок был совершен: страна из аграрно-индустриальной экономически зависимой окраины Европы превратилась в одну из передовых в мире. Можно спорить о цене и возможных альтернативах этого развития, но факт остается фактом. И предметом законной гордости и советских граждан, и руководства страны были научные и технические достижения, промышленные предприятия и научные институты, обеспечившие этот рывок. В первом ряду этих достижений стояла атомная энергетика – рядом с космосом и ВПК. Эта отрасль работала и на идеологию – как преимущество перед Западом она входила в официальную идеологическую картину важнейшим аргументом «за» само существование СССР и советской модели общества в целом. Если постулаты «марксизма-ленинизма» все больше становились мертвой буквой и поводом для анекдотов, то технический прогресс в СССР служил отличной наглядной агитацией.