Наталия Сотникова - Любовь по-французски. О чем умолчал Дюма

В начале 1617 года король произнес перед Государственным советом самую странную речь, которую когда-либо слышали его советники: «Я, Иаков, не являюсь ни богом, ни ангелом, но человеком, подобным всем прочим. Отсюда, я поступаю как человек и оказываю свое предпочтение тем, кто мне дорог. Будьте уверены, что я люблю графа Бекингема более, чем кого-либо в мире, более, чем всех вас, присутствующих здесь… Меня не обвинят в этом, ибо Иисус Христос поступал так же. У Христа был сын Иоанн, у меня есть мой Джордж». Короче говоря, он полностью уподобился римскому императору Адриану, влюбленному в прекрасного юношу Антиноя [7] Антиной (111–130 н. э.) – прекрасный юноша из греческой семьи, в которого был влюблен император Адриан. Антиной сопровождал его во всех путешествиях и погиб при невыясненных обстоятельствах в реке Нил. После его смерти Адриан провозгласил покойного богом (что допускалось только для императоров и членов их семей), учредил культ Антиноя, основал город Антинополь, посвятил ему храм в Аркадии и воздвиг юноше много статуй и алтарей. и учредившего его культ. Дружба и отеческая нежность монарха превосходила все мыслимые пределы. Как писал придворный сэр Джон Огландер, «я никогда не видел влюбленного мужа, окружавшего свою прекрасную супругу такой заботой, каковой, я видел, король Иаков окружал своих любимчиков, в особенности герцога Бекингема».

Недовольство против фаворита возникло намного позднее, а вначале склонность короля приблизить к себе красивого юношу, похоже, мало кого смутила, и наличие любимчика воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Внезапный взлет поначалу не вскружил голову и самому Джорджу. Он не пошел по пути капризных юношей, отравлявших своими прихотями и необъяснимыми сменами настроения жизнь своих покровителей в преклонных летах. Напротив, его веселье, шутки и искренние порывы сердца украсили собой, подобно многоцветной палитре увядающей листвы, осень жизни дряхлеющего короля. В этом отношении, можно сказать, Иаков оказался самым счастливым правителем из династии Стюартов.

В качестве главного конюшего Вильерс заведовал всеми лошадьми и псарнями короля. Можно представить себе, сколько счастливых часов, подобно Людовику ХIII и Люиню, провели они вместе на охоте или в манеже, где Джордж поражал короля совершенством своей верховой езды. Впоследствии в замке Апторп был обнаружен потайной ход, который вел из комнаты Вильерса в покои короля. Между ними велась обширная переписка, довольно хорошо сохранившаяся. Вот что писал Джордж Вильерс своему благодетелю:

«Дорогой папенька и друг!

Хотя я и получил не то три, не то четыре письма с тех пор, как написал вам, я нисколько не медлю, мысленно отослав вам сотню ответов. Однако никакой из них не смог удовлетворить меня, ибо никогда пишущий не получал столь нежных писем от своего наставника, никогда великий король не опускался столь низко до своего ничтожнейшего раба и слуги вплоть до того, чтобы написать ему в манере друга, употребляя выражения, выказывающие большую заботу, нежели та, которую слуги получают от своих хозяев, а больные – от своих лекарей…; более нежности, нежели родители проявляют к своим чадам; более дружбы, каковая существует между равными; более любви, которую можно найти между любящими в наилучшем примере, то есть между мужем и женой.

Что могу я дать взамен? Только молчание, ибо если я заговорю…, я буду должен сказать: источник всех милостей, мой добрый друг, мой врачеватель, мой творец, мой друг, мой отец, мое все, я смиренно благодарю вас из глубины моего сердца за все, что вы сделали и все, что я имею. Посудите, настолько такой язык недостаточен для этого повода, если вы примите во внимание того, кто его имеет и того, кому он обязан. А теперь скажите, что у меня не было причины хранить тайное молчание до настоящего времени. Настало время отозваться под угрозой совершить оплошность утомить того, кто никогда не утомляется делать мне добро. На этом я заканчиваю…

Даже сквозь изысканные до манерности цветистые обороты речи учтивого придворного просматривается искреннее желание молодого человека выразить благодарность своему благодетелю. В скобках следует обратить внимание на некоторую особенность употребления слова «пес» (dog) в то время в Англии. Известно, что до периода творчества отца английского языка поэта Джеффри Чосера (1340–1400) местная знать разговаривала по-французски, а народ – на неимоверном смешении местных диалектов. По прошествии полутора веков явился поэт и драматург Уильям Шекспир (1564–1616), продолживший дело Чосера и его сподвижников, значительно обогатив язык и утвердив его прочное положение наряду с основными в Европе. Так что теперь он активно развивался обычным путем, пополняясь не только за счет вклада ученых и образованных людей, но и простонародья. Кстати, в описываемое время в разговорной речи слово «пес» употреблялось также для обозначения лица мужского пола, «чьи услуги покупаются для совершения греха противоестественным образом» – мужские бордели в Лондоне существовали со времен пребывания страны в статусе провинции Римской империи. Безусловно, употребляя слово «пес», Бекингем хотел подчеркнуть свою безграничную преданность благодетелю, но, думаю, читателю нелишне познакомиться с такой интересной деталью развития этого великого языка.

По прошествии пары лет после воцарения Джорджа при дворе, казалось, лишь один подданный короля бунтовал против фаворита: им был Карл, принц Уэльский, наследник короны. Он, родившийся в 1600 году, был на восемь лет моложе Джорджа и на шесть – своего брата Генри-Фредерика. Карл являлся любимым сыном своего папеньки, который с удовольствием лично занимался его образованием. В результате в нем странным образом уживались совершенно противоположные качества: гордость и робость, непримиримость и щепетильность, упрямство и нерешительность, холодность и чувствительность. Он был деликатен, немногословен и обожал учение. Принц очень серьезно воспринимал свою миссию божественного права на королевскую власть и жреческое предназначение в качестве главы англиканской церкви. Он относился к своему старшему брату как к истинному божеству. Преждевременная внезапная смерть Генри-Фредерика породила в сердце Карла тоску по прекрасному, сильному и блестящему другу из когорты тех, вокруг которых робкие юноши возводят настоящий культ.

Примерно в это время и развернулась карьера Джорджа Вильерса, которого король замыслил ввести в свою семью как второго сына. Это, естественно, возбудило ревность Карла и желание подставить ножку незваному гостю. Их отношения начали осложняться мелочными ссорами. Как-то принц позаимствовал у фаворита огромной ценности перстень, который в течение дня незаметно соскользнул у Карла с пальца. Джорджу, испытывавшему истинную страсть к драгоценностям, не удалось скрыть свое огорчение от короля, который встревожился, потребовал раскрыть причину его расстройства и дал полную волю гневу. Ушлые придворные скорехонько сделали вывод, что правитель предпочитает Стини своему обожаемому сыну. Иаков приказал Карлу не показываться ему на глаза, пока не сыщет перстень, чем довел наследника до слез. К счастью, положение спас камердинер принца, отыскавший драгоценную потерю в одежде хозяина.