Наталия Сотникова - Любовь по-французски. О чем умолчал Дюма

«Мое единственное нежное и дорогое дитя!

Хотя вы пожелали, чтобы я ответил вам вчера, я написал бы вам еще тем вечером, если бы при выходе из парка на меня не напала такая сонливость, что мне пришлось присесть и соснуть полчаса в своем кресле. Поскольку я не могу быть спокоен, не отправив вам сие письмо, моля Бога, чтобы я мог иметь радостную и мирную встречу с вами и чтобы мы в сие Рождество заключили бы новый брак, навеки нерасторжимый. Ибо я желаю оставаться на сем свете только ради вас. Я бы желал скорее быть изгнанным с вами в любой уголок земли, нежели вести без вас горестную жизнь вдовца. Итак, да благослови Господь вас, мое нежное дитя и супруга, и додаждь мне, чтобы вы всегда были утешением вашего дорогого папочки и супруга.

В ответ он получил столь же исполненные нежности строки от Бекингема, усиленно разрушавшего основы правления государством, на создание которых король положил всю свою жизнь:

«…Я настолько люблю вашу особу, и у меня столько причин обожать ваши свойства – самые многочисленные, которые когда-либо были соединены в одном человеке, – что, ежели бы ваш народ совместно со всем миром находились бы на одной стороне, а вы, один-единственный, – на другой, я бы без сомнения, с целью нравиться и повиноваться вам, отринул бы их, пренебрег бы ими. И сие будет моей вечной гордостью».

Все это были, конечно, одни красивые слова, ибо смысл своей жизни герцог видел совершенно в другом. Еще в 1624 году он пригрел в своем доме графа Эрнста фон Мансфельда (1580–1626). Это был чистой воды авантюрист и наемник, по своему цинизму превзошедший, пожалуй, всех личностей подобного толка.

Он был побочным сыном графа фон Мансфельда, штатгальтера Испанских Нидерландов и губернатора Люксембурга, верного слуги Габсбургов, который в большой строгости взрастил мальчика в католической вере в своем дворце в Люксембурге. Дважды овдовевший отец узаконил свой брак с матерью Эрнста, Анной Бенцерад, лишь в 1591 году, и потому тот всю жизнь страдал от двусмысленности своего неопределенного положения. Как только подросток стал в состоянии носить оружие, отец отправил его на Турецкую войну сражаться под началом своего законного сына Карла. После того, как сводный брат скончался от неведомого заболевания, Эрнст перешел под знамена австрийского эрцгерцога Леопольда V. Со временем, в результате то ли действительного, то ли мнимого неблагосклонного отношения эрцгерцога к нему, он в 1610 году переметнулся на сторону его врагов, немецких князей-протестантов (причем так и неизвестно, вышел ли он из католической церкви) и воевал в качестве наемника и предводителя оных, в том числе и под командованием незадачливого зятя Иакова I, курфюрста Фридриха V Пфальцского. Его полубандитское воинство, нечто вроде частной армейской компании, прославилось тем, что разграбляло дочиста как земли врага, так и тех суверенов, которых было обязано защищать. В ходе военных кампаний он зачастую предпринимал вылазки с чисто грабительскими целями, предлагая свои услуги любому, кто больше заплатит, и весьма преуспел в ведении переговоров такого рода. Подобная политика привела к тому, что репутация его оказалась сильно подпорченной, и Эрнст фон Мансфельд отправился в Лондон искать новое применение своим способностям и новый источник заработка. Там его приняли как героя, и Бекингем немедленно загорелся новой идеей. Он решил, что временно оставшийся не у дел граф наберет в Англии на французские субсидии армию наемников, проведет ее через территорию Франции (кардинал Ришелье весьма туманно намекнул, что дозволит этот сомнительный во всех смыслах маневр), совершит бросок на княжество Пфальцское и вернет туда зятя Иакова I, изгнанного курфюрста Фридриха. Естественно, все плоды этого триумфа достанутся герцогу Бекингему, и Европа, и Англия будут просто ослеплены его блеском. Стини не составило труда представить фон Мансфельда королю. Иаков I поручил безработному авантюристу набрать воинство и нацелить его исключительно на восстановление в своих правах курфюрста Пфальцского. Король-миротворец утешал себя исключительно тем, что отправка на континент некоторого количества подобного сброда отнюдь не означала вступления Англии в войну – в те времена посильная помощь наемников любой национальности была делом обычным.

По всем графствам кое-как наскребли 12 тысяч деревенских парней, ничего не смысливших в военном деле, и отправили их в Дувр. Там никто не собирался их ни кормить, ни размещать, но Мансфельда это ничуть не смущало, ибо его подход всегда был таков, что солдат-наемник должен жить подножным кормом. Именно этим объяснялись те ужасающие опустошения, которые его воинство учиняло в войнах на континенте. То же самое произошло и в Дувре: оголодавшие наемники грабили дома, уничтожали стада в округе и обдирали крестьян как липку. Все попытки офицеров навести дисциплину ни к чему не привели. Когда власти Дувра попытались призвать распоясавшихся буянов к порядку, они чуть не сожгли город и пригрозили повесить мэра. Денег в казне на выплату жалования не было, принц и фаворит пожертвовали на сие святое дело по двадцать тысяч фунтов стерлингов из собственных средств, но их хватило всего на несколько недель. Надобно было срочно переправлять эту неуправляемую орду на континент. Ее погрузили на 195 плохоньких судов, кое-как приведенных в порядок адмиралтейством, но как только был дан сигнал к отплытию, как из Франции примчался курьер с запретом Мансфельду высаживаться во Франции. Флотилия взяла курс на Республику Соединенных провинций (объединение 7 северных провинций Нидерландов), где ей не дали разрешения на высадку. Тем временем зимние холода крепчали, голод и болезни каждый день пожинали свою смертельную жатву. В конце концов голландцы сжалились и позволили воинству Мансфельда высадиться на своем берегу. Им было нечего бояться: от первоначального числа осталась лишь треть, так что никакой речи о захвате княжества Пфальцского и быть не могло. С этими жалкими остатками и некоторым количеством свежего пополнения фон Мансфельд еще пытался заниматься своим своеобразным частным промыслом, но потерял всех и вскоре скончался сам от инсульта во время поездки в Венецию на предмет изыскания финансовых средств.

Иаков I был глубоко потрясен неудачей Мансфельда, но она совершенно не обескуражила Бекингема. Тот решил лично внести свою лепту в укрепление отношений с Францией, собственной персоной явиться в Лувр и очаровать всю верхушку королевства: молодого и робкого Людовика ХIII, его недавно заступившего на свое место министра кардинала Ришелье, тщеславную королеву-мать и, безусловно, молодую королеву, которая наверняка не устоит перед ним. Он задумал предложить Ришелье заключить союз, направленный против австрийской династии. С этой целью герцог поторопил принца с женитьбой и взял на себя миссию доставить принцессу Генриэтту-Марию к ее супругу.