Наталия Сотникова - Любовь по-французски. О чем умолчал Дюма

«Увидев искреннее признание, которое королева, наша дражайшая супруга, сделала в том, что нам в течение некоторого времени могло быть неприятным в ее поведении согласно ее долгу по отношению к нам и нашему государству, мы заявляем, что полностью забываем все то, что произошло, не желая никогда вспоминать об этом, но желаем жить с нею как надлежит доброму королю и доброму мужу со своей женой».

Что же касается герцогини де Шеврёз, то ей грозил арест, но, предупрежденная королевой (поскольку письма перехватывались, была договоренность, что герцогиня получит часослов в переплете условного цвета: если переплет зеленый, герцогине бояться нечего, если красный – ей грозит опасность), она бежала, переодетая в мужской костюм, через Испанию в Англию.

Эта история многому научила королеву, как писали современники, «она перестала быть испанкой и быстро начала становиться все больше и больше француженкой». Судьба, казалось, на сей раз благоприятствовала этой несчастной женщине: в марте 1638 года по королевству пронеслась весть, что королева ожидает ребенка.

5 сентября 1638 года наконец-то исполнилась мечта всех подданных короля: появился на свет наследник короны, будущий король Людовик ХIV. Надо сказать, что рождение долгожданного дофина так и осталось окружено неким ореолом тайны. Что его родила Анна Австрийская, в том не могло быть никакого сомнения, ибо согласно старинному обычаю при родах супруги монарха присутствовал ряд высоких сановников. Тем не менее кажется весьма странным, что после двадцати трех лет супружеской жизни и четырех выкидышей королева в весьма почтенном возрасте родила двух здоровеньких сыновей (двумя годами позднее к Людовику добавился Филипп). Новейшие генетические исследования установили, что дети Анны Австрийской действительно являются внуками Генриха IV Бурбона.

Некоторые историки высказываются в пользу той версии, что отцом детей был кто-то из потомков побочных отпрысков Генриха IV, вероятнее всего сын Сезара, герцога Вандомского, сводного брата короля, воспитывавшегося вместе с ним в детстве. Этого молодого человека весьма приятной наружности звали Франсуа, герцог де Бофор (1616–1669?), Людовику ХIII он приходился племянником. Так что историческая преемственность была соблюдена, и в жилах детей текла кровь династии Бурбонов. Этой версии придерживались историки Изабель де Бролье, Жан-Поль Деспра, Лагранж-Шансель, Андре Дюкасс, писательница Жюльетта Бенцони. Они же предполагают, что именно герцога Франсуа де Бофора, таинственно исчезнувшего позднее во время осады Канди (ныне Ираклион) на острове Крит, в дальнейшем содержали в заключении под видом знаменитого безымянного узника Железная Маска. Его сначала поместили в крепость Пиньероль, а затем перевели в Бастилию, где он и скончался в 1703 году. Но это все догадки и предположения, тогда как в то далекое время рождение детей укрепило положение королевской четы на троне. Анна Австрийская оказалась прекрасной матерью, которая много занималась воспитанием своих сыновей. Людовику же вскоре пришлось в очередной раз переступить через собственную сердечную склонность и поставить на первое место интересы государства: его фаворит, маркиз де Сен-Мар, возглавил заговор против монарха.

Для того чтобы привести подобный сложный замысел в исполнение, у Сен-Мара совершенно отсутствовали требуемые для того качества: трезвость оценки ситуации, проницательность, дипломатичность и выдержка. Как известно, Людовик ХIII попытался править два года самостоятельно, но это быстро утомило его, и, надо полагать, в своих тайных молитвах он не раз благодарил Господа, ниспославшего ему гениального первого министра. Король безо всяких околичностей одобрял все действия Ришелье, единственной областью, где монарх сохранял некоторую инициативу, было назначение на военные должности, да и то он старался предварительно заручиться мнением кардинала на этот счет. Но, будучи неврастеником, Людовик любил пожаловаться на свою ограниченность в свободе действий и на то, как был бы счастлив, если кто-нибудь освободил бы его от этих пут, наложенных первым министром. Более опытные придворные пропускали мимо ушей эти стенания монарха, понимая, что тот как-то пытается изобразить из себя истинного повелителя; однако молодняк вроде Мари д’Отфор, Луизы де Лафайет и Сен-Мара принимали эти излияния за чистую монету. Случай свел фаворита с герцогом Буйонским, одним из основных оппозиционеров королевской власти, и эта встреча заронила в шальную голову молодого человека мысль привлечь его к заговору. Конечно, возглавить его должен был основной противник короля, т. е. неисправимый участник всех подкопов под законного помазанника Божия, его собственный брат Гастон Орлеанский. Фаворит без особого труда уверил его, что Людовик жаждет избавиться от своего первого министра, в чем сильно полагается на своего любимца. Сен-Мару же нужна поддержка и защита брата короля. Гастона не пришлось уговаривать дважды.

Заговорщикам виделись три пути покончить с Ришелье. Первым являлось физическое устранение, но, поскольку предыдущие попытки закончились провалом, сторонников этого плана не нашлось. Вторым вариантом было убедить короля отказаться от Ришелье. Но был выбран третий путь: добиться падения ненавистного министра посредством гражданской войны, поддержанной иностранным союзником, которым могла оказаться как раз Испания, к войне с которой шла подготовка.

Получив согласие на поддержку плана заговора Гастоном Орлеанским, Сен-Мар теперь уже основательно договорился о содействии этому предприятию с герцогом Буйонским. Сохранились свидетельства современников, что о заговоре знала и королева, хотя отказалась участвовать в нем. Как писала в своих мемуарах ее придворная дама, г-жа де Моттвиль, «она заклинала герцога Орлеанского, которого всегда считала своим другом, не говорить другим, что она знала о сием [заговоре]; он пообещал ей сделать сие и строго соблюл свое обещание. Она была ему благодарна и хвалила его за сохранение тайны, когда узнала, что заговор раскрыт».

Уверенный в поддержке брата короля и королевы, герцог Буйонский без колебаний заключил союз с Сен-Маром. Он согласился предоставить участникам заговора крепость Седан, но понимал, что не сможет удержать ее под натиском королевской армии, и счел необходимым получить поддержку Испании.

Тут в дело вступил один из активнейших участников заговора, Луи д’Астарак, маркиз де Марестанг и виконт де Фонтрай (1605–1677). Историю вступления де Фонтрая в заговор всегда приводят в пример того, как неосторожно оброненное слово может настолько ранить человека, что придает ему невиданные силы в борьбе против обидчика. Современники даже были убеждены, что без активных действий де Фонтрая заговор Сен-Мара, возможно, и не оформился бы.