Уильям Далримпл - Кох-и-Нур. Семейные трагедии, коварные заговоры и загадочные убийства в истории самого большого алмаза

Перестроенная экспозиция сделала доступ к алмазу мучительно трудным: «Проходишь по одному – клетка, за исключением примерно одной восьмой ее окружности, окутана розовыми рулонами ткани; за ними расположены полдюжины газовых светильников, и свет отражается в более чем дюжине мелких зеркал, находящихся над алмазом…» [265]

Сложность доступа частично восстановила утраченную пелену тайны вокруг алмаза. Кроме того, в попытке реабилитировать запятнанную репутацию Кох-и-Нура газеты подняли свои архивы, напоминая читателям об экзотическом происхождении и мощном символизме алмаза.

Демонстрация и установка бриллианта стали метафорой британского превосходства:

«Две золотые руки, которые слегка обхватывают его крайние точки и представляют его на чудесном рельефном пурпурном бархатном фоне, напоминают об изящных и нежных пальцах, в которых он теперь находится, а массивный и непроницаемый сейф, которым он окружен, показывает моральную и материальную силу, способную поразить любого врага и защищающую его более эффективно, чем тройные валы Лахора» [266].

Охрана, обеспеченная Кох-и-Нуру, была весьма солидной и носила имя Чабб.

С того момента, как Иеремия Чабб запатентовал свой первый «замок-датчик» в 1817 году, он приобрел репутацию создателя невзламываемых замков. Его слава была столь велика, что творения Чабба даже фигурировали в рассказах о Шерлоке Холмсе как замки, которые нельзя было вскрыть. Иеремия Чабб был так уверен в своем мастерстве, что предложил £100 из собственного кармана и помилование от властей одному из осужденных, слесарю по профессии, который успешно взламывал любой замок, который ему давали. Хотя осужденный трудился над замком-датчиком три месяца, он так и не смог его взломать. Сейф Кох-и-Нура считался лучшей работой Иеремии Чабба на тот момент. «Одной из особенностей замечательного сейфа господина Чабба было то, что, если кто-то трогает окружающую его стеклянную загородку, он, как чувствительное растение, уклоняется от слишком опасного приближения неловких рук и нисходит в свою несокрушимую крепость» [267]. В реальности алмаз был не таким уж чувствительным растением, а просто через небольшой люк попадал в толстостенный сейф, если кто-то пытался дотронуться до него.

Хотя значительные перемены сначала привлекли толпу, но ее энтузиазм быстро испарился из-за невыносимой температуры внутри павильона. Газовые светильники, зеркала и тяжелая ткань превратили экспозицию в сауну, и посетители через несколько минут уже падали в обморок. Пресса начала обвинять Кох-и-Нур в создании сложностей, как будто он был капризным и разочарованным ребенком:

«Кажется, есть что-то несговорчивое в драгоценности, – чем сильнее она освещена, тем меньше расположена показать свое великолепие. Те, кто в субботу испытали искушение сменить сравнительную прохладу основной галереи в 83 или 84 градуса на удушающий жар алмазной пещеры, вряд ли получили удовольствие от созерцания алмаза…» [268]

В октябре Великая выставка закончилась, и Кох-и-Нур наконец освободили из железной клетки и избавили от недовольства публики, «сотен тысяч посетителей, сперва ожидавших чуда, а затем осыпавших камень насмешками, и к великому облегчению полицейских, дежуривших рядом с клеткой с 1 мая» [269].

Избавленный от дальнейшего публичного унижения, алмаз был доставлен обратно в хранилище.

В Калькутте Дальхузи следил за дебютом Кох-и-Нура со смесью разочарования и раздражения. Он всегда описывал камень в превосходной степени, а теперь его обвиняли в преувеличении и даже высокомерии. Дальхузи присоединился к хору критиков, упрекая сам алмаз в его неудачном публичном дебюте: «(Он) плохо огранен: это огранка «роза», а не бриллиантовая, и, конечно, он не будет так блестеть». Хотя Дальхузи не осмеливался сказать об этом прямо, но, казалось, он винил принца Альберта за унижение алмаза: «Его не надо было демонстрировать в огромном открытом пространстве. В тошахане в Лахоре доктор Логин показывал камень на столе, покрытом черной бархатной тканью. Драгоценность лежала одна, видна была через отверстие в ткани, а темнота вокруг облегчала восприятие» [270].

Альберт тоже был озабочен провалом алмаза и решил что-то с этим сделать. Призвав ученых и ювелиров, он потребовал сказать, что нужно для улучшения его внешнего вида.

Выдающийся физик, сэр Дэвид Брюстер был одной из наиболее примечательных личностей, с которыми следовало проконсультироваться по этому вопросу. Известный как «отец современной экспериментальной оптики», Брюстер изобрел калейдоскоп и многое сделал в области анализа минералов и физики поляризации света. После внимательного изучения Кох-и-Нура Брюстер вынес убийственный вердикт: алмаз имел изъян в самой своей сердцевине. В центре алмаза находились несколько плоских желтых пятен, одно из них было большим и портило его способность преломлять свет. Если бы камень пришлось гранить, то существовал очень высокий риск уничтожить алмаз. По крайней мере бриллиант потерял бы значительную часть своей массы, если пытаться убрать его недостатки.

Принц Альберт ждал другого ответа, поэтому он послал алмаз на экспертизу Garrard – лондонским королевским ювелирам, надеясь на более обнадеживающую оценку. Семья Гэрар вызвала лучших огранщиков мира, попросив их высказать свое мнение. Голландские мастера, работающие на «Мозес Костер», крупнейшую и самую известную фирму торговцев алмазами в Голландии, изучили научные данные и подтвердили мнение Брюстера о недостатках алмаза. Однако, в отличие от ученого, они были уверены, что смогут огранить Кох-и-Нур. Они не только заставят его сверкать, но и, как мастера заверили принца, также сохранят величественный размер алмаза. Королевская чета приказала им начать работу с Кох-и-Нуром.

Была создана специальная мастерская по адресу 25, Хеймаркет, на лондонской Пиккадилли. Гэрар нанял двух лучших алмазных огранщиков из фирмы Костера – Леви Беньямина Ворзангера и Я. А. Федера, которые прибыли из Амстердама в Англию [271]. Их обеспечили паровым двигателем, разработанным фирмой уважаемых британских морских инженеров Maudslay Sons and Field [272]. Двигатель приводил в движение быстро вращающиеся шлифовальные круги – основной инструмент огранки драгоценных камней, который использовали голландцы. Пока инженеры готовились к огранке и совещались под руководством королевского минералога, Джеймса Теннанта, Кох-и-Нур и его недостатки снова попали в заголовки газет: «Драгоценный камень, который был путеводной звездой мировой выставки 1851 года, привлекший большое количество людей, целый год смотревших на него, вызывает разочарование некоторой тусклостью вместо блеска… Он не соответствует ожиданиям, вызванным велеречивыми описаниями, благодаря которым Гора Света получила название, которые многие посетители выставки сочли неправильным» [273].