Александр Бушков - Оборотни в эполетах [Тысяча лет Российской коррупции] [litres]

Поскольку оставлять вовсе без расследования такое происшествие невозможно, Николай направил в Кронштадт специальную комиссию во главе со знаменитым адмиралом М. П. Лазаревым. Комиссия дала заключение: все произошло из-за возгорания (или, скорее уж, самовозгорания) пороховой пыли в крюйт-камере. Теоретически такое было возможно, а вот на практике случалось невероятно редко.

Нет причины подозревать Лазарева в фальсификации данных – он был известен как человек честный и во флотской коррупции не замешанный. Скорее всего, ему была свойственна кое в чем этакая житейская наивность (что случается и с адмиралами). Интересно, что Николай, выслушав доклад, буквально взорвался:

– А я тебе говорю, что корабль сожгли!

Вполне вероятно, у него информации было больше, чем у Лазарева, – работало и Третье отделение, и секретная полиция в армии. Но доказать ничего уже было невозможно, концы, чуть перефразируя известную поговорку, оказались надежно спрятаны в огонь.

В Кронштадте, по крайней мере, обошлось без крови. А вот на Черном море кровь немного позже пролилась. Точнее говоря, там был яд, но какая разница, если казнокрадствовавшая с превеликим размахом шатия-братия погубила честного человека, героя войны на море?

Но давайте по порядку. При Николае некоронованным королем Крыма был адмирал Грейг. Не только командир Черноморского флота, но и генерал-губернатор Севастополя и Николаева, которому к тому же подчинялись все военные и все гражданские порты, торговый флот Черного и Азовского морей, портовые склады и таможни. Одним словом, человек, который, как выразится сто лет спустя по поводу другой персоны Ленин, «сосредоточил в руках необъятную власть». Мало того, что выше его начальства в тех местах попросту не имелось, Грейг приложил еще немало сил, чтобы сделать свои владения самым настоящим «удельным княжеством», неподвластным столице. Долго и настойчиво требовал полностью вывести Черноморский флот из подчинения столице. Этого ему так и не удалось – на дворе стоял XIX век, давным-давно прошли времена, когда русские князья или французские бароны, называя вещи своими именами, плевали на «центральную власть» в лице великого князя или короля. Однако кое-чего он все же добился: с некоторых пор флот подчинялся непосредственно Морскому ведомству, а не морским властям Петербурга, как это обстояло с Балтийским. Изрядную долю автономии это все же прибавило – как и снизило количество надзирающих и проверяющих.

А проверять было что. Полуостров стал форменной феодальной вотчиной адмирала – который, помимо всех перечисленных постов, занимал еще и должность председателя Николаевского ссудного банка – что открывало еще большие возможности для самого разнузданного воровства, пожалуй, смешавшего в себе все виды коррупции, какие только существуют.

Крутилось множество махинаций, гораздо более сложных, чем примитивное, в общем, смахивание в карман части казенных сумм (хотя и это, конечно, имело место, как же без того, это уже традиция…). Грейг использовал свои возможности по максимуму. Немаленькие деньги, выделенные на постройку двух боевых кораблей, куда-то испарились, и для постройки не было сделано абсолютно ничего.

Большую роль в налаженной системе воровства играли верфи. Казенная Херсонская форменным образом простаивала без заказов – зато частные были заказами завалены. Что касается верфей – Грейга вполне можно назвать одним из отцов-основателей отечественной прихватизации. Несколько казенных верфей он передал в частные руки за столь символическую плату, что это было вовсе уж неприглядным цинизмом (за каковой наверняка был хорошо отблагодарен).

О дальнейшем догадаться нетрудно: частные владельцы безбожно раздували сметы на строительство. Подсчитано: на те деньги, что казна выкладывала за постройку одного большого военного корабля, на Балтике или Архангельских верфях (сплошь казенных), можно было построить три. Подсчитано: два 60-пушечных фрегата обошлись казне в полтора раза дороже, чем постройка 80-пушечных.

Вдобавок резко падало качество. Изыскивая деньги где только возможно, Грейг направил на строительство кораблей около 2 тысяч арестантов из местных острогов. А в отчетах наверняка показал их как «вольных мастеров». Между прочим, он прямо нарушал законы Российской империи: тюремных сидельцев тогда предписывалось использовать исключительно, как сказали бы мы сегодня, на погрузочно-разгрузочных работах – таскать круглое и катать квадратное. Но дело даже не в этом. Вольный корабельный мастер на жалованье всерьез заинтересован в качестве своей работы, а вот бесправный зэк, в лучшем случае получавший пятачок на табак, – нисколечко. Он не зарабатывает, а отбывает очередную тяжкую повинность. Так что «качество» его подневольного труда представить легко, оно требует именно что кавычек.

Хватало и других источников неправедных доходов… Парусина на военные корабли поступала исключительно с одного-единственного завода – по странному совпадению, принадлежавшего как раз Грейгу. Корабельный лес и многое другое, необходимое для постройки военных кораблей, поставлялось на «свои» верфи исключительно «своими» людьми – легко догадаться, по задранным ценам. Так что вполне можно верить иным исследователям, полагающим, что в карманы казнокрадов уходила половина всего бюджета Черноморского флота.

Не забудем, что в полном распоряжении Грейга были еще и торговые порты с таможнями. Россия в больших масштабах экспортировала зерно – так что тот, кто рулил портами и таможнями, получал немало возможностей изрядно поднажиться самыми разными способами.

В этом «черном бизнесе» крутились десятки миллионов – то есть именно столько пропадало бесследно, и казенных сумм, и неправедных доходов. Система работала, как часовой механизм. Заправляли ею три человека: Грейг, его жена Юлия и контр-адмирал, обер-интендант (то есть главный интендант флота и прочего «хозяйства Грейга») Критский. Да, я забыл добавить немаловажную деталь: десятки миллионов пропадали ежегодно…

Присмотримся поближе к этой отнюдь не святой троице. Роли были распределены четко. Сам Грейг вульгарной «прозой жизни» не занимался – орлы мух не ловят. Он парил в своих горных высях, занимаясь исключительно тем, что, когда нужно было, скреплял подписью и печатью нужные документы. Вся практическая сторона дела лежала на Критском. Очаровательная Юлия Грейг (не так уж и давно – Лия, принявшая православие еврейка) обеспечивала связь с дельцами-соплеменниками.

Не стоит видеть в происходившем только «еврейские козни». Отметились все. Так уж исторически сложилось в силу исключительной пестроты национального состава тамошнего населения. Пожалуй, именно тогда и появилось то, что гораздо позже криминалисты стали называть «этническими преступными группировками» (правда, не уголовного, а чисто экономического плана). Самыми многочисленными, сильными и влиятельными были два торгово-промышленных клана (или вернее будет называть их мафиями? – еврейская и греческая; греческие коммерсанты абсолютно ничем не уступали еврейским в оборотистости, умении проворачивать темные делишки и национальной спайке). А обер-интендант Критский был как раз греком по происхождению. Юлия помогала своим, Критский – своим. Если евреи и греки порой довольно чувствительно отпихивали друг друга локтями, это не имело ни малейшего отношения ни к национальности, ни к вере – когда речь идет о больших деньгах, серьезные люди подобными лирическими глупостями не заморачиваются.