Сергей Брилёв - Разведка. «Иван» наоборот: взаимодействие спецслужб Москвы и Лондона в 1942—1944 гг.

В 1918 вернулся в Братиславу» [316].

Оказавшись в России во время революционных событий, Шок-Борецки радикализировался. Об этом свидетельствуют дальнейшие записи из его личного дела: «1919–1920 гг. – КП Венгрии. 1920–21 – чешская с.-д. Член КП Чехословакии с 1921 г. КПСС с 1928 г. (в порядке перевода)» [317]. Между прочим заметим, что использование в этом документе аббревиатуры «КПСС» (так правящая в СССР партия стала называться в 1952 г.) свидетельствует: и в Британии, и в Советском Союзе с операцией «Ледоруб» продолжали разбираться и спустя многие годы после войны. Но раз в 1928 г. Густав Борецки числился членом советской компартии, значит, тогда он вернулся в Россию. Куда? Для чего?

В материалах Коминтерна ещё говорилось: «III-й курс, немецкий сектор (очевидно, МЛШ. – Авт .). […] Дисциплинированный и хороший товарищ. Не вполне самостоятельно ориентируется в политических вопросах. Годится для […] организационной массовой работы под наблюдением руководящих товарищей» [318]. Руководящие товарищи его «гоняли» по теории и практике марксизма-ленинизма:

«8.1.30, вечер.

Председатель: Что такое продразвёрстка?

ШОК отвечает правильно.

ФРАЙ: Ошибки чехословацкой партии по национальному вопросу.

ШОК: Ошибка состоит в отсутствии национальной программы вообще» [319].

Как видим, он – венгр по национальности и немец по культуре – обязан был отвечать на вопросы и по чехословацкому «треку». Это – свидетельство того, что в Коминтерне к Центральной Европе продолжали относиться как к чему-то единому, оставшемуся от Австро-Венгерской империи. Впрочем, не будем забывать и о том, какие профессиональные характеристики той части света дают специалисты в области спецслужб: «Столица бывшей Австро-Венгерской империи […] предоставляла великолепные возможности для работы разведок всех стран мира из-за своего либерального полицейского режима и возможности относительно легко приобретать настоящие документы. В связи с распадом империи Габсбургов большинство архивов, в которых фиксировались акты о рождении, смерти и т. п., находились в хаотическом состоянии, чем пользовались разведслужбы различных стран» [320].

Но вернёмся к Шоку-Борецки. Оказавшись в СССР, постепенно он вживался и в советские реалии: скоро стал председателем шефской комиссии над 35-й черноморской батареей [321]в Севастополе [322].

Однако в его деле есть и такой документ: «Выписка из материалов по партчистке студентов. В первое время я чувствовал себя еще очень слабым, ввиду моей низкой теоретической подготовки» [323]. Более того, МЛШ он так и не окончил, ибо опять же: «Имел очень слабую теоретическо-политическую подготовку» [324]. Для полноты картины добавим: в заключение процитированной выше справки говорится, что Густав готовится к самостоятельной организационно-массовой работе, но слово «самостоятельной» там зачёркнуто [325].

Тем не менее исполнителем он, похоже, был толковым. Сразу в двух справках кадровиков ИККИ подтверждается, что Густава привлекли к работе в той структуре III Интернационала, где требовались совершенно особые способности и характер – к курьерской службе, к разведке : «ШОК работает в ОМС» [326], «Работал в ИККИ в аппарате СС» [327]. Всё это – до ареста 8 июля 1937 г. [328]

Итак, Густав Шок-Борецки был арестован в июле 1937 г. Но в сентябре того же года о его жене Эмилии, будущем агенте-«ледорубе», кадровики Коминтерна пишут: «Как оператор работать может хорошо. Технически подготовлена слабо […] 8.IX.37». На первый взгляд, это свидетельствует о каком-то даже либерализме сталинской системы: муж сидит, а жена может продолжать работать!

Так ли это было?

Для начала: что ещё известно о её прошлом? Записи на немецком в её деле позволяют разобраться в множественности её фамилий. Итак: «девичье имя – Эмилия Бартальски, кличка – Эмилия Нагель» [329]. А по мужу – Борецки. И ещё Шок. Из анкеты, которую она заполнила собственноручно уже на русском языке:

«Родилась 1.VII.1904 в Поточный (Венгрия) тепер(так в тексте. – Авт.) Братислава.

Отец: Штефан Барталски умер.

Мать: Афоно (дальше неразборчиво. – Авт .) НАГЕЛ – в Чехословакии на иждивении у сестры.

Национальность: немецкая.

Специальность: портниха.

Семейное положение: замужем. ШОК – сотрудник ОМС ИККИ.

Родители мужа: Борецки Антон, Братислава. Борецки Магдалена, умер(так в тексте. – Авт.).

Образование: ниже среднего, 4 года, народни школу(так в тексте. – Авт.).

Язык: немецки, руски, венгерски(так в тексте. – Авт .).

Член КПЧ с 1930 г.

Адрес: Москва, Моховая, 16» [330].

В той же анкете приводится номер её явно не советского паспорта: «199625 B.D. 3-годичный» [331]. Однако уже очень скоро она, согласно делу из архива Коминтерна, становится гражданкой СССР [332]. Рассмотрим её советский паспорт, который, как выяснилось, все эти годы хранился в архиве СВР.

Забежим немного вперёд: примечательно, что до 1 февраля 1942 г. паспорт был продлён отделением милиции не в Москве, а в городе Куйбышеве. Это – интересный штрих к тому, по каким маршрутам передвигались «ледорубы» при подготовке к заброске на Запад (кстати, получается, что Эмилия находилась на Волге одновременно с эвакуированной туда миссией SOE [333]; впрочем, в воспоминаниях Хилла нет ни намека на то, что в тот период он мог пересекаться там с потенциальными «ледорубами»).

Кроме того, крайне показательными являются штампы на страницах паспорта, предназначенных для «Особых отметок». Из них мы видим, что 13 апреля 1935 г. Эмилия была принята, а 15 июля 1937 г. уволена с «8-й базы физкультурников имени Спортинтерна» [334].

Между тем в одном из писем генсеку Коминтерна Г. Димитрову как раз и указывалось, что счёт в Госбанке под названием «8-я база физкультурников» был «вторым текущим» для ОМС/СС [335]. То есть, как и её муж, Эмилия являлась сотрудницей разведки Коминтерна.

Ответ СВР на запрос ВГТРК разъясняет, что в Коминтерне она была « радио оператором» [336]. Кстати, когда она прибыла в Британию, в SOE нашли, что у неё всё-таки «отличные технические знания» [337]. Возможно, она углубила их, пройдя дополнительную подготовку после начала войны, – хотя, в принципе, и до этого имела большой опыт (согласно вновь выявленным документам РГАСПИ, она работала радисткой в аппарате Коминтерна с 1930 г. [338]).

Несмотря на наличие положительного отзыва, датированного сентябрём 1937 г., из Коминтерна она всё-таки уволилась. Случилось это ещё 15 июля (то есть в том же месяце, когда был арестован её муж). Тогда же в её дело подшили следующую бумагу: