Джон Гай - Елизавета. Золотой век Англии

Большую часть диалога Боэция Елизавета оставила без перевода, предпочитая вместо того выступить от собственного лица с утверждением, что Бог являет собой единственную надежду в жизни человека. Предвидение Божье, единственный надежный атрибут божественности, дает Ему возможность понять все, в том числе события, вызванные свободной волей человека. Половину рукописи королева писала собственноручно, половину — надиктовывала секретарю, и, изучая ее, мы узнаем, что, преодолев рубеж в шестьдесят лет, королева начала задаваться теми же вопросами о взаимосвязи человеческих поступков и Божественного провидения, которые волновали богословов и философов на протяжении всей истории христианства. Если Господь любит человека, способен заглянуть в сердце каждого и досконально знает, чему быть на свете, то отчего Он позволяет торжествовать на земле грешникам? Как и Боэций, Елизавета утешала себя тем, что злодею не знать в жизни счастья, как бы ни преуспел он в делах мирских, а праведник возрадуется, какая бы ни ждала его судьба [709] SP 12/289, fos. 13–57, 64–83, 100–102. .

Весной и летом 1594 года вместо жары, царившей последние несколько лет и сопровождавшейся чумой, в стране несколько месяцев бушевали бури и проливные дожди [710] APC, XXIV. P. 488. . До основания были разрушены амбары, колокольни, целые дома; в вустерширских и стаффордширских лесах за день повалило почти 5000 дубов. В Сассексе и Суррее град и непрекращающийся ливень вызвали наводнение, которое смело постройки, уничтожило крупный рогатый скот, литейные заводы и кучи угля, которым собирались вот-вот топить печи. Потоп не прекращался до конца июля и нанес огромный ущерб посевам. Лишь в августе наступило затишье, благодаря чему удалось собрать небольшой урожай. Однако уже в сентябре на страну снова обрушились муссонные дожди, в результате чего десятки рек вышли из берегов, разрушились дороги и мосты. Почти мгновенно удвоились цены на зерно — за бушель пшеницы просили теперь 6 шиллингов 8 пенсов, а за бушель ржи — 5 шиллингов [711] Stow, 1592 edn. P. 1274–1279. .

На фоне нехватки продовольствия и роста цен в столице начались беспорядки, грабежи и поджоги, в которых одновременно участвовало до пятисот человек, главным образом подмастерья и безработная молодежь. Уличные стычки грозили в любой момент перерасти в массовые беспорядки. Стремясь заставить спекулянтов, скупавших зерно, продавать его по разумной цене на местных рынках, Тайный совет издал ряд так называемых Указов о пищевой скудости. Исполнять их никто не спешил, а следили за исполнением столь избирательно, что большинство обычных лондонцев пришло к выводу: Елизавету более заботят собственные увеселения, чем их страдания [712] P. Slack. Books of Orders: The Making of English Social Policy, 1577–1631 // TRHS, 5th Series, 30 (1980). P. 1–22. . По этому последнему вопросу лорд-камергер Хансдон, рассчитывая порадовать королеву обновленным театральным репертуаром, обратился к труппе Шекспира. В праздничный сезон актеров пригласили в Гринвичский дворец, где они исполнили две комедии и получили в награду 20 фунтов. Одной из пьес предположительно была «Комедия ошибок» Шекспира, о второй же ничего не известно [713] E351/542 (платежи за 1594–1595); Chambers, IV. P. 164–165. .

Елизавета жила в большой роскоши, ее баловали, о ней заботились, все ее прихоти удовлетворялись, а средства для этого брались из налогов и доходов от акцизов и земель короны. Она питалась отборными продуктами, которые по королевской прерогативе закупались на местных рынках по искусственно заниженным ценам, установленным ее чиновниками. Королева проводила дни в золоченом мирке своих дворцов, страшась общественного переворота, предотвратить который она пыталась только тем, что призывала других к активным мерам [714] Передвижения двора представлены в: E351/542 (1594). . Где бы она ни находилась, вокруг нее выстраивали санитарный кордон. Елизавета лично составила прокламацию, которая под угрозой ареста и тюремного заключения запрещала зевакам приближаться к ее персоне [715] HMC, Hatfield MSS, IV. P. 514. . Вскоре за ней последовала и другая прокламация, где впервые приводился поименный список лиц, которым позволялось проходить на территорию дворца, чтобы просить о справедливости или подавать петиции в Тайный совет [716] A Commandement that No Suiters Come to the Court for Any Priuate Suit except their Petitions be Indorsed by the Master of Requests. London, 1594. . Наконец, королева закрыла для публичного посещения зверинец при Тауэре, куда народ тянулся посмотреть на подаренного ей Генрихом IV белого слона [717] SP 84/48, fos. 249–250. .

Елизавета совершенно не представляла себе, в каких тяжелых условиях живет абсолютное большинство ее подданных, и не считала, что обязана предпринимать всеохватные меры для облегчения их положения. Свою ответственность она понимала в рамках клятвы, данной ею во время коронации: обеспечивать право граждан на суд, хранить англиканскую церковь, защищать страну от иностранного вторжения. И все. Однако еще во времена правления ее отца Томас Мор в «Утопии» (1516) утверждал, что первоочередной долг правителя — заботиться о благосостоянии граждан [718] T. More. Utopia. G. M. Logan, R. M. Adams (ed.).. Cambridge, 2002 (revised edn). P. 30–34. . Того же мнения придерживались и так называемые писатели-державники, но королева своих взглядов не меняла. Ее мерилом оставался девиз: Semper Eadem. Елизавета хотела только, чтобы сошли на нет бунты подмастерьев и прочие беспорядки, и требовала, чтобы мэр, магистраты и предводители купеческих гильдий от ее имени охраняли покой на улицах города.

Падение заработной платы, резкий рост цен с неизбежностью вызывали ропот среди народа. Придворные и спекулянты в городах процветали благодаря мошенничеству, взяточничеству, а в первую очередь — поставкам некачественной одежды, оборудования и продовольствия королевскому флоту или войскам за границей. Бедные же продолжали влачить жалкое существование. Когда в 1588 году в Тилбери Елизавета обращалась с речью к войскам, то с гордостью заявляла, что считает доверие «преданного и любящего народа» своей величайшей «силой и защитой». Но первый испуг прошел, и теперь своим бессердечным отказом выплатить бравым королевским солдатам и морякам полагающееся им жалованье, королева выказывала к ним очевидное пренебрежение.

В своих высказываниях она всегда держалась той риторики, что впервые проявилась в беседе с послом Филиппа II графом Фериа. В декабре 1597 года она заявила французскому послу, что народная любовь к ней поражает воображение, и что сама она любит свой народ никак не меньше [719] BNF, MS FF 15974, fo. 235. . Лупольд фон Ведель, которому на Рождество 1584 года посчастливилось стать гостем королевы, пишет, что, когда Елизавета в открытой коляске проезжала по улицам Лондона мимо подданных, у нее наготове было ритуальное: «Господь да хранит народ мой». На что, сообщает Ведель, — предполагая (несколько оптимистично), что мы поверим, — лондонцы воодушевленно отзывались: «Да хранит Господь Ваше Величество» [720] Journey through England and Scotland made by Lupold von Wedel in the Years 1584 and 1585. G. von Bülow (ed.) // TRHS, 2nd Series, 9 (1895). P. 250–256. .