Эрих Куби - Русские в Берлине [Опыт Второй мировой войны. 1941–1945] [litres]

С другой стороны, утверждение Линге, что Гитлер всегда имел при себе пистолет, не включено в его «официальное» повествование, и это не то, что он вызубрил наизусть и механически повторял несколько раз до этого; замечание вырвалось у него случайно, и я не думаю, что он знал – или знает – до сегодняшнего дня, каким важным оказался этот фрагмент информации. По этой причине он заслуживает большего доверия, чем его история о самоубийстве Гитлера.

Нам остается лишь сказать, что этот человек, которого больше всех фотографировали, о котором составлено больше всего документов в наше время, закончил жизнь при более чем загадочных обстоятельствах.

Смерть Гитлера наступила слишком поздно, чтобы хоть как-то повлиять на общую ситуацию. (Возможно, он решил покончить с собой, когда узнал о своей неспособности переломить ход событий.)

В момент смерти Гитлера делегации офицеров с белым флагом следовало бы покинуть бункер, добраться до ближайшей позиции русских и сообщить, что смерть фюрера положила конец противостоянию. Два часа спустя об этом знал бы весь Берлин – и русские, и немецкие войска, как и мирное население, большая часть которого все еще скрывалась в подвалах.

Но такое решение было бы слишком простым и слишком разумным. Вместо этого оставшиеся восприняли политическое завещание фюрера серьезно и занялись формированием нового правительства. В частности, Геббельс и Борман даже не думали прекращать борьбу; они всерьез считали, будто у них есть личное и политическое будущее. Меньше всего их волновало то, что их дальнейшее вмешательство приведет к гибели множества людей и вынудит миллионы берлинцев продолжать свое пещерное существование среди руин.

За день до смерти Гитлера военный комендант Берлина, Вейдлинг, все еще колебался. Следовало ли ему, мог ли он и должен ли он действовать вопреки приказам фюрера и прорываться с боем сквозь стальное кольцо советского окружения? Утром 30 апреля он и несколько командиров дивизий, которым каким-то образом удалось пробиться к нему, окончательно – хоть и не без колебаний – приняли решение предпринять попытку прорыва. Час «икс» был назначен на 22:00. Под градом бомб и снарядов командующие секторами вернулись на свои командные пункты.

Около 1:00 дня в штаб-квартиру Ведлинга прибыл из Рейхсканцелярии штурмбаннфюрер СС с разведывательным нарядом. Дорога, на которую обычно требовалось пятнадцать минут пешком, заняла у эсэсовцев два часа. Они доставили последний приказ фюрера, отпечатанный на именном бланке Гитлера. Левый верхний его угол украшал золотой имперский орел, сжимающий в когтях свастику в лавровом венке, а под ним находилось тисненное золотом имя Адольфа Гитлера наклонным шрифтом. Приказ был отпечатан на личной пишущей машинке Гитлера и подписан самим фюрером:

«Командующему берлинским оборонительным районом, генералу артиллерии Вейдлингу. В случае нехватки боеприпасов или продовольствия настоящим даю защитникам столицы разрешение на прорыв. Им следует покидать город мелкими группами и предпринять усилия для соединения со сражающимися войсками за пределами Берлина. Там, где соединение невозможно осуществить, борьбу следует продолжать небольшими, рассеянными по лесам группами.

Адольф Гитлер ».

Приказ заставил Вейдлинга вздохнуть с облегчением. Теперь, когда сам фюрер одобрил его план, ему больше не нужно было мучиться угрызениями совести.

Связь между отдельными командными пунктами в не-оккупированной части Берлина стала столь нестабильной, что некоторые командиры получили приказ лишь ближе к вечеру. Телефонная линия между штаб-квартирой Вейдлинга и бункером в Зоопарке, где находилось значительное число командиров, оказалась оборванной, и восстановили ее только к 6:30 вечера. Когда в конце концов приказ Гитлера удалось передать по телефону, генералы Зюдов, Раух и полковники Волерман и фон унд цу Гильза как раз собрались в бункере Зоопарка – как мы уже видели это раньше. Снявший трубку Раух пересказал присутствующим план прорыва – его направление (через Шпандау и Нойруппин) и время (только после наступления темноты). Гильза, который немедленно ухватился за подвернувшуюся возможность, бросился в свой штаб и несколько минут спустя скрылся, не дожидаясь темноты. У оставшихся военачальников, более щепетильных в выполнении своих приказов, вскоре появилась причина сожалеть о своей замедленной реакции. Во-первых, новость, что их фюрер покончил с собой, от них скрыли. Тот же самый штурмбаннфюрер СС, который доставил приказ Гитлера на Бендлерштрассе (и затем пробрался назад в Рейхсканцелярию), вернулся в 7:00 утра и в этот раз вручил Вейдлингу приказ за подписью Кребса, предписывающий коменданту немедленно явиться в Рейхсканцелярию. Тем временем приказ на прорыв отменили.

Командующим секторами, до которых еще можно было добраться, передали новые указания. Волерман, Зюдов и Раух получили их в течение получаса.

Вейдлингу, чтобы добраться до бункера фюрера, потребовался час. «Меня тут же провели в комнату фюрера, где я был встречен рейхсминистром доктором Геббельсом, рейхсляйтером Борманом и генералом Кребсом». Геббельс и Борман предоставили право говорить Кребсу. Вейдлингу сообщили, что Гитлер мертв и что его тело кремировано; его заставили дать клятву хранить тайну об обоих событиях «в ожидании дальнейшего развития событий».

Затем Кребс изложил самую важную новость: командующему сектором «Z» был отдан приказ на переговоры с ближайшим к нему советским комендантом на предмет того, где и когда Кребс мог бы пересечь линию фронта, чтобы направиться в штаб-квартиру советского командования. Кребс намеревался сообщить русским о самоубийстве фюрера, содержании его политического завещания и создании нового правительства, предусмотренного в нем. Он будет просить русских о прекращении огня, во время которого новое правительство смогло бы прибыть в Берлин, чтобы вести переговоры об условиях капитуляции. Состав правительства: президент – гросс-адмирал Дёниц; канцлер – доктор Геббельс; министр иностранных дел – Зейсс-Инкварт; министр внутренних дел – гауляйтер Гислер.

Вейдлинг пишет: «Я был глубоко потрясен. Это означало конец!» На самом деле это был совсем не конец, а просто инаугурация нового нацистского режима.

Как ни странно, Геббельс полагал, что победители признают его в качестве канцлера, а Борман был в равной степени убежден, будто русские будут готовы иметь с ним дело. Причина, почему обитатели бункера фюрера так сильно беспокоились о сохранении строжайшей секретности, состояла в том, чтобы не позволить «предателю» Гиммлеру сыграть в ту же игру с западными союзниками. Нет необходимости говорить, что, как и русские не стали бы иметь дела с людьми вроде Бормана, так и Эйзенхауэр и Монтгомери посчитали бы ниже своего достоинства вести переговоры с пресловутым главой всех концентрационных лагерей.