Сесил Рот - Иудеи в Венецианской республике. Жизнь в условиях изоляции

Сходная система налогообложения применялась и к иностранцам, что, конечно, было справедливо. Приезжие наравне с местными уроженцами пользовались всеми преимуществами, и общинными, и гражданскими, за которые община так много платила; было правильно, что они участвовали в общих расходах. Вместе с тем общины, из которых они прибывали, также требовали от них взносы. Поэтому в Италии часто возникали стычки по этому поводу. Ни одна сторона не хотела отказываться от своих притязаний. Со всех сторон сыпались угрозы в отлучении; иногда, по отношению к особо упорствующим отказникам, угрозы воплощались в жизнь. Наказанные обращались ко всем видным раввинам того времени, чтобы те разрешили крайне щекотливый вопрос. Венецианская община упорно пыталась взыскивать налог со всех коммерческих операций, которые вели на ее территории «иностранные» евреи, которым соответственно предписывалось вести учет всем своим операциям. В 1736 году и для них ввели систему cassella; всем иностранцам следовало платить определенную долю, от ⅛ до ½ процента, со всех сделок, совершенных ими на территории Венеции. В 1791 году разгорелась ожесточенная ссора между раввинатами Венеции и некоторых других городов. Поводом стала допустимость по иудейским законам принуждения иностранцев к таким выплатам и угрозы херема. С различными общинами на материковой части территории Венеции удалось договориться о взаимном освобождении от таких выплат. Левантийские купцы, подданные Османской империи, платили фиксированную сумму в размере ⅛ процента. И лишь после двухлетнего проживания на территории Венеции они обязаны были платить такой же налог, как и местные евреи. Такое же исключение распространялось и на выходцев с Корфу, которые всегда пользовались привилегиями.

Что касается внутренних дел, еврейская община (или, как ее все называли, Universita degli Ebrei) обладала автономией в определенных рамках. По своему устройству она представляла собой демократию в старом смысле слова, то, что сегодня скорее назвали бы олигархией. Правда, соответствующие тенденции в еврейской общине были выражены не так отчетливо, как собственно в Венеции или любой другой республике Италии эпохи Возрождения [16] 16 Описанная картина отличается сложной структурой; она в целом характерна для условий XVII–XVIII веков, но ее невозможно во всех подробностях применить к любому конкретному периоду. . Верховная власть находилась в руках «конгрегации» (большого совета, или «кахал гадоль»), куда входили все главы семей, проживавшие в гетто и вносившие более 12 дукатов ежегодного общинного налога. В XVII веке их насчитывалось немногим более 100 (60 «западников», 12 «левантинцев» и 40 «немцев»). Они составляли примерно ⅙ от общего числа взрослых мужчин. Большой совет позволяет примерно судить о распределении богатства в общине. Время от времени возникало недовольство из-за деспотизма меньшинства над теми, кто не так одарен земными благами, как они сами. Однако сравнительный абсолютизм такой «олигархии» смягчался большим почтением, с каким евреи всегда относились к учености. Это придавало веса раввинам и ученым (и они никогда не стеснялись им пользоваться) в управлении делами общины.

Во главе большого совета, который собирался лишь в крайних случаях или для обсуждения вопросов особой важности, стояли семь Capi или Gastaldi (Parnasim или Memunim, как их называли на иврите), которые вместе образовывали Va’ad Katon, или совещательный совет. Gastaldi представляли венецианских евреев во всех делах с внешним миром. Им передавали правительственные указы; они же в экстренных случаях обращались к властям. Кроме того, по итальянскому обычаю, Gastaldi вмешивались в старинные прерогативы раввинов и исполняли роль судей во внутренних делах гетто. Они же рассматривали гражданские иски, если обе стороны взывали к их решению. Однако их вмешательство в другие дела или принуждение сторон к подчинению их юрисдикции сурово подавлялось гражданскими властями. Даже в этих еврейских судах, по обычаю, каждую сторону представлял опытный адвокат, что, впрочем, от всей души порицали тогдашние раввины. Кто-то из членов совета (в отдельных случаях с одним помощником) выступал в роли Gabbai (податного инспектора, или esattore). Он собирал общинные налоги. Другой член совета служил Gizbar (кассиром) и следил за расходами.

Совещательный совет избирался общим советом каждые два с половиной года тайным голосованием. От участия в голосовании отстранялись близкие родственники кандидатов. Перевыборы допускались лишь один раз, но никому не позволялось занимать пост более пяти лет. На выборах председательствовал один из действующих Capi. Ему помогали два инспектора и секретарь. По три из семи членов совещательного совета представляли испанский и немецкий «народы» соответственно, седьмой был представителем левантинцев. Начиная с 1645 года от каждого «народа» туда назначались по одному дополнительному, почетному Capo; ими становились кандидаты, которых едва не избрали на должность. Таким образом, количество членов совета дошло до десяти. Однако в XVIII веке, когда численность населения сократилась, их количество сократили до пяти. Сходным образом внутренними делами каждого из трех «народов» управлял совет, состоявший из двух старост, двух сборщиков налогов и двух казначеев. Кроме того, каждый «народ» ежегодно выбирал двух Parnase Mezonot, которые надзирали за тем, чтобы пища готовилась по законам кашрута.

Естественно, некоторые евреи были недовольны тем, как ими управляют. Время от времени, начиная с середины XVI века, отдельным лицам запрещали, под угрозой отлучения, вмешиваться в дела общины или обращаться к руководству напрямую по вопросам, которыми занималась община в целом.

Единственным наказанием, с помощью которого община могла добиться подчинения своим законам, было отлучение (херем). Почти всякий важный внутренний указ, связанный с налогообложением или другими вопросами, обычно включал в себя условие, по которому ослушников ждало временное или постоянное отлучение от общины. Как правило, угроза достигала цели; херема боялись все, хотя его условия были общими, и дело касалось лишь совести каждого отдельного человека. Однако иногда отлучение было направлено на конкретного ослушника; в таких случаях оно было действеннее. Наказанный практически исключался из общины. Никто не имел права разговаривать с ним или вступать в какие-либо отношения. Его не учитывали в обычном кворуме для молитвы. Если он хотел жениться, никто не желал проводить обряд бракосочетания; его ребенку не делали обрезания. Если в семье отлученного кто-то умирал, тело нельзя было хоронить в освященной земле. В тот период, когда орбита еврейской жизни была почти полностью ограничена рамками общины, такое наказание было действительно ужасным. Случаи полного исключения практически неизвестны. Видимо, такое наказание и сопровождавшая его церемония внушали благоговейный ужас. Видные представители общины собирались в одной из синагог. Открывали ковчег со свитками Торы. Зажигали черные свечи. Трубили в бараний рог, как в главные праздники иудейского года. Во время этой вселяющей страх церемонии один из раввинов (выбираемый по жребию, чтобы избежать какой-либо личной ответственности) зачитывал вслух ужасные условия наказания (херема), которые потом повторяли по всему гетто.