Сесил Рот - Иудеи в Венецианской республике. Жизнь в условиях изоляции

В 1630 году некоему Нахману Иуде, левантийскому еврею, официально позволили производить киноварь, сулему и другие химикаты и даже жить за пределами гетто для удобства. Однако после протестов верующих в разрешение внесли условие, чтобы предприятием руководил христианин. Через несколько лет, после смерти Иуды, такую же привилегию на производство химикатов получил некто Царфатти. Он же производил концентрированную азотную кислоту, свинцовые белила и другие составляющие для производства красок. После смерти Царфатти производство перевели из Венеции, и впоследствии эти товары приходилось ввозить из-за границы. Однако в 1718 году, несмотря на новые протесты, привилегию вернули еще одному члену той же семьи, Бенедетто Царфатти. Таким образом, венецианская живопись сейченто и сеттеченто (XVII–XVIII веков) многим обязана техническим навыкам и предприимчивости евреев. Евреям особо разрешали становиться аптекарями; в этой профессии они показали большое мастерство. В 1613 году некий Даниэль Квасталла из Падуи получил разрешение продавать изобретенное им масло, которое, как говорили, успешно излечивает многочисленные болезни. Несмотря на все ограничения, в гетто все же имелись лавки — в них торговали не только продуктами питания (для местных жителей), но и подержанными вещами и теми немногими товарами, которыми евреям позволяли торговать. Они особенно славились стекольными изделиями. Все лавки необходимо было закрывать не только в еврейские, но и в главные христианские праздники.

Помимо того, евреи принимали большое участие в торговле, часто нелегальной, драгоценными камнями. Как показывают свидетельства, они занимались этим ремеслом с первых дней обитания в Венеции. Пример подал бездельник Иаков, сын Ансельмо дель Банко. Его ровесник, некий Аарон, попал в центр внимания, когда продал бриллиант стоимостью 5 тысяч дукатов жене одного патриция, которая не могла себе этого позволить. Чтобы вытеснить евреев из этой профессии, шли на всевозможные уловки. Вначале, чтобы не дать конкурировать с ремесленниками-христианами, им не позволили работать полировщиками алмазов. Предубеждение к евреям зашло настолько далеко, что им запретили даже часто заходить в ювелирные лавки из страха, что они обучатся ремеслу; всем, кто брался их учить, грозили крупные штрафы. Результат был неизбежным. Евреи унесли свои познания и искусство в другие места, а количество полировальных машин в городе снизилось почти до нуля. Единственным средством, способным предотвратить такое положение дел, казался полный запрет и на торговлю драгоценными камнями. Здесь власти столкнулись с трудностями. Пока евреям позволяли торговать подержанными товарами и ссужать деньги под залог, ни один другой товар с такой частотой не попадал к ним в руки. Поэтому те, кому нужны были особенно красивые украшения, первым делом отправлялись в гетто. Иностранные правители, которые хотели купить в Венеции украшения, поступали умнее и обычно давали задание напрямую какому-нибудь еврею. В конце концов после петиции, поданной в 1644 году, одному или двум членам общины официально разрешили торговать драгоценными камнями.

Благодаря обширным связям, природной сообразительности и такту евреи узнавали все важные новости. В конце XVII века, по словам тогдашнего поэта, еврей-аптекарь из гетто, скорее всего, имел долю не в одном торговом заморском предприятии. Скорее всего, он знал, большую ли партию сапог поставили армии в Кандии и сколько транспортных кораблей стоит в заливе или вышло в море. В таких условиях евреи обладали непревзойденными качествами для того, чтобы служить тайными агентами. Немного находилось патрициев, у которых не было бы «своего» еврея, действовавшего за них в щекотливых вопросах. В обмен они охраняли его от самых суровых, несправедливых законов; а евреи получили доступ во многие дворцы на Гранд-канале, не беспокоя при этом швейцара.

Широко распространенным родом занятий евреев на протяжении Средневековья — добровольным, но столь же характерным, сколь и навязываемые им нежелательные профессии, — была медицина. Как уже отмечалось, начиная с XIV века в Венеции жили многие врачи-евреи; они практиковали еще до официального учреждения общины. В 1516 году, когда основали гетто, их было не менее трех — Лаццаро, Кало и Мозес. Все они завоевали себе доброе имя и обладали широкими связями среди не-евреев. Несмотря на это, для врачей не сделали исключения из новых правил. Единственной уступкой стало позволение оставаться за пределами гетто по ночам, если нужно было навестить больного или участвовать в консилиуме. Однако они должны были сообщить страже, где находились. Зато разрешение носить за пределами гетто черный головной убор вскоре отменили — якобы для того, чтобы они были заметнее, когда находились в городе. Им даже запретили ходить по улицам в обычных для врачей плащах с широкими рукавами с шелковой оторочкой.

Реакционный дух преобладал и впоследствии. Мы уже видели, какую заметную роль в жизни общины сыграли чуть позже Илия Халфон и его именитый соперник, Якоб Мантино, который много лет, начиная с 1527 года, лечил представителей многих венецианских аристократических семей, а также половину дипломатического корпуса. Невзирая на это отличие и поддержку французского и английского посланников, ему было чрезвычайно трудно получить разрешение носить черный берет, пусть даже недолго, короткие периоды времени. Собственно говоря, причину следует искать не только в венецианской нетерпимости. В тот период Англия и Франция находились в постоянной оппозиции к Испании; таким образом, цвет головного убора врача-еврея стал поводом для международных переговоров! Такое разочарование, наряду с досадой из-за распрей с Соломоном Мольхо, вынудили Мантино переехать в Рим, где он стал личным врачом пап Климента VII и Павла III. Он получил официальное назначение преподавать медицину в римском университете Сапиенца. В 1544 году, по неизвестным причинам, Мантино вернулся в Венецию, где для него снова временно сделали исключение и позволили не носить еврейскую метку. В тот раз он пробыл в городе пять лет, до 1549 года, когда поступил на службу к венецианскому консулу в Алеппо, где и умер. Во время второго пребывания в Венеции он познакомился с Хуаном Родриго де Кастель Бранко, больше известным под именем Амато Лузитано, величайшим врачом своего времени, странствующим португальским марраном, к которому благодаря его талантам обращались за помощью многие европейские правители. Вместе с тем его часто гнали с места на место, подозревая в тайной верности религии своих предков. Наконец он нашел приют у единоверцев в Салониках. Упомянутые здесь личности — лишь немногие из прославленных медиков в Венеции того времени. Ближе к середине века официальным врачом города Венеции стал Иосиф Тамара, выступавший истцом в знаменитом судебном процессе против своего тестя, Самуэля Вентуроццо из Перуджи. На суде по очереди выступила половина итальянских раввинов. В этом отношении общественное мнение было столь благосклонно, что в 1553 году сенат предоставил некоему еврею-врачу по имени Калонимус необходимые средства для обучения сына, «чтобы он мог быть полезным на службе нашему прекрасному городу».