Александр Андреев - Призрак Збаражского замка, или Тайна Богдана Хмельницкого

Автолюбителей по трассе Украина-Европа шло множество, и историк сел в комфортабельный автобус Киев-Львов, который прошел через Дубно около семи часов утра. До Львова было сто семьдесят километров и три часа езды. Максим, держа незаменимую сумку с инструментами, рукописью и мороком, провалился в сон, который тут же превратился в видение, о котором он не раз вспоминал за прошедшие сутки. Он уже был не обычным московским историк начала XXI века, а своим предком, Максимом Гевличем, спасавшим великого гетмана три века тому назад.

Богдан скакал в окружении сотен ханских сейменов, и только мы втроем как приклеенные мчались за ним. Никому не могло прийти в голову, что союзник гетмана, крымский хан, едва выйдя из боя, решится его захватить, когда Хмельницкий почти без охраны бросится за ним, но именно это и произошло. Мы скакали на юг от Берестечко и полыхавшей там ужасной битвы, в которой казацкое войско осталось без полководца, и с этим ничего нельзя было сделать. Где остановит своего коня хан, знал только он, и, конечно, мои рыцари из Тайной стражи гетмана, которые, я был в этом уверен, незаметно шли за нами вдогон.

Ислам Гирей остановил летевшую орду в Вишневце, и в этом не было ничего хорошего. Недавно взятый замок был родовым гнездом личного врага Богдана Хмельницкого, Иеремии Вишневецкого, поклявшегося посадить на кол гетмана за отнятую у него для Украины Полтавщину. Двадцатитысячная крымская орда располагалась на ночлег, а нас четверых во главе с Богданом отвели в один из замковых залов, находившийся в подвале совсем без окон и с одной кованой дверью.

Богдан не находил себе места, но к хану его не пускали. Мы обследовали подвал, но ничего утешительного для побега не нашли, однако все было не так уж плохо. В 1648 году после взятия Вишневца полками Кривоноса Тайная стража побывала в логове Бешеного Яремы и обнаружила два стандартных подземных хода, один — к недалекой церкви внизу, и второй, длиной около трехсот метров, заканчивавшийся на опушке леса у реки, в искусственно насыпанном холме. Вход в него находился от нас через два подвальных помещения. Теперь оставалось туда попасть, и я не знал, как это сделать. Пока. У нас были конфиденты при ханском дворе, но я держал их на самый крайний случай, так как им бы точно пришлось бежать вместе с нами.

Четыре дня прошли в томительном бездействии. Гетман дважды ходил к хану и со второй встречи вернулся совсем черный и сказал, что наше войско вщент разбито под Берестечком, поляки зарубили больше тридцати тысяч посполитых и казаков. Наружу нас, в отличие от гетмана, не пускали, и я не мог услышать сигналы, которые подавали мои хлопцы снаружи в надежде, что мы их почуем. Я сказал Богдану, чтобы он попросил перевести нас из подвала, где не хватает воздуха, в помещение с окном. Такое было только в том, где находился подземный ход. Нас обещали перевести в него после проверки.

На рассвете седьмого дня плена за нами пришли и вывели на стену замка, где уже стоял Ислам Гирей со свитой. Богдан подошел к зубцам, и мы за ним. Я увидел, как гетман впервые за неделю расправил плечи. Вдалеке виднелся небольшой казачий отряд, и я сразу опознал штандарт моего друга и полковника Ивана Богуна. Перед Вишневцом стоял наш Кальницкий полк.

Ислам Гирей медленно повернулся к Хмельницкому и с ядовитой усмешкой спросил, все ли это казацкое войско, уцелевшее в битве, перед нами? Богдан еще не успел ответить, как штандарт в руке Богуна покачнулся, и казаки тронули своих лошадей, двинувшись стеной вперед. Я смотрел на картину вдали глазами, а ушами внимательно слушал крики птиц, филинов и сов, которые отлично имитировали мои рыцари, спешно передававшие мне и гетману, также знавшему условный разговор Тайной стражи, что под Берестечком уцелели все казацкие полки, а польская армия обескровлена и пока стоит на поле битвы.

Слушая птиц, Богдан все выше поднимал голову. В молодости он, как позже все мы, прошел секретную школу в Пластунском курене Запорожской Сечи и перед самой революцией создал Тайную стражу, которую почти сразу доверил мне, после гибели полковника Джеджалия. Я слушал лес и улыбался про себя, а к движущемуся неотвратимо, как смерть, отряду Богуна один за одним появлялись из ниоткуда и подходили все новые и новые казацкие полки, и фронт их становился бесконечным и занимал весь горизонт. Это было потрясающее зрелище. Я видел, как хан и его мурзы бледнели прямо на глазах. Было от чего. Вишневец был обложен с юга, то есть с крымской стороны, по линии Радомыль-Устечко-Бакоты-Снегуровка, так, что мышь без пропуска не проскочит, да и с пропуском тоже. И я знал, зачем.

Богун, увидевший нашу группу на стене, вывесил белый флаг, приглашая Ислама Гирея на переговоры. Хан сквозь зубы что-то сказал ближнему беку, тот повернулся к гетману и по-татарски объявил, что великий разрешает ему отправить на переговоры одного из своих людей, который подтвердит, что с Хмельницким все в порядке. Богдан посмотрел на меня, и я, полковник Тайной стражи Максим Гевлич, молча наклонил голову. Через несколько минут наша маленькая группа переговорщиков выехала из замка через медленно отворившиеся кованые ворота неимоверной высоты.

Богун с четырьмя казаками, среди которых я, конечно, сразу узнал своего первого есаула по разведке, медленно двинулся нам навстречу. Разговор был недолгим. Полковник, учтиво поздоровавшись с татарами, крепко меня обнял, и вслед за этим то же сделал есаул, незаметно передав мне записку-горошину, а я шепнул ему, где нас ждать. От имени всего войска Запорожского его наказной гетман заявил, что тридцать пять тысяч казаков пришли к Вишневцу за своим полководцем и ждут его возвращения, напоминая всей двадцатитысячной орде, что ее путь домой с добычей далек и долог, и как бы его не пришлось совершать кружной дорогой, потеряв все награбленное.

Ничего нового Богун, в общем-то, и не сказал, хан со свитой сразу, конечно, поняли, что произошло. Я сказал, что гетман пока находится в добром здравии, а мурзы заявили, что передадут слова войска Запорожского хану. Богун поклонился и отъехал назад, после чего торжественно обнажился до пояса, и вместе с ним это сделал весь нескончаемый казацкий фронт.

Мурзы и беки вздрогнули и нервно переглянулись. Все хорошо знали, что это значит — обнаженные до пояса казаки. Будет битва до победы или смерти, в которой войско Запорожское пленных брать не будет. Казаки не пропустят орду с награбленным в Крым, и это был сильный ход Богуна. Все раскланялись и разошлись в стороны. Я видел, что наказной гетман не в своей тарелке, хотя и мастерски это скрывал. Причина кроется, очевидно, в записке моего есаула, которая уже несколько минут жгла мое ухо.