Павел Брянцев - Литовское государство [От возникновения в XIII веке до союза с Польшей и образования Речи Посполитой и краха под напором России в XIX веке] [litres]

И действительно, невелики были материальные выгоды для Литвы и Польши от этой битвы: Ягайло и Витовт не воспользовались [139]как следует своею победою: им нужно было бы сейчас двинуться на столицу рыцарей, которая в это время была почти не защищена, занять бы ее, а также занять и другие важные крепости и тем раз навсегда покончить бы с братьями Креста Господня. Но тут-то и обнаружилась вся неспособность главнокомандующих – Ягайлы и Витовта: ровно шесть дней они простояли на одном месте, торжествуя свою победу, и только на десятый день явились к Мариенбургу. За это время командор фон Плоден успел укрепить город и собрать в нем более пяти тысяч гарнизона. Началась осада города; Витовт и Ягайло действовали слишком вяло, как будто нехотя; при этом обнаружился недостаток провианта и осадных орудий; в рядах осаждающих появились разные болезни, – словом, осада затянулась. Этим, между прочим, воспользовался ливонский магистр Герман; он собрал значительное войско и двинулся к Мариенбургу, чтобы спасти столицу, а вместе с тем и гибнущий Тевтонский орден. Витовт вышел к нему навстречу. Враги встретились, но битвы, как нужно было ожидать, не последовало: Витовт и Герман вступили между собою в переговоры. Говорят, что Герман в это время внушил Витовту мысль, как опасно для Литовского государства окончательное уничтожение ордена, а чрез это возвышение Польши; но мы не знаем, правда ли это или нет. Известно только то, что Витовт с момента свидания с Германом перестал совершенно заниматься осадою Мариенбурга и покорением крепостей, принадлежащих ордену, а спустя некоторое время, несмотря на просьбы и заклинания Ягайлы, ушел домой со всеми своими войсками; за ним последовали и мазовецкие князья Земовит и Януш. Наконец, и сам Ягайло в конце сентября бросил осаду и ушел в свой Краков. Но этим, впрочем, война совершенно не прекратилась, она продолжалась еще с год и кончилась в 1411 г. миром в Торне, по которому орден удержал за собою все свои владения, за исключением Жмуди и земли Добрынской: первая отошла к Литве, а вторая – к Польше.

После Грюнвальдской битвы и Торнского мира Тевтонский орден был очень слаб, но тем не менее не покидал своих обычных набегов на литовские владения; враждебные действия продолжались еще 11 лет и окончились только в 1422 г. миром на озере Кельн.

Городельский сейм. Крещение Жмуди.После Грюнвальдской битвы отношения между Польшею и Литвою, а также между Ягайлою и Витовтом еще более улучшились. Эти отношения между двумя государствами и их представителями сделались настолько хороши, что порешено было съехаться в городе Городеле (Люблинской губ., на р. Буге, недалеко от Владимира-Волынского) и там выработать окончательный акт унии Литвы с Польшею. В 1413 г. сейм этот действительно собрался. Сюда съехались все оставшиеся в живых внуки Гедимина с польско-литовскими магнатами. Из литовских магнатов были здесь только те, которые исповедовали католичество; лица же православного исповедания, русские, на этот сейм, как и на виленский съезд в 1401 г., не были приглашены. 2 октября акт был составлен и подписан всеми присутствовавшими. Этот акт во многом разнился от акта, составленного 12 лет тому назад в г. Вильне. Тот акт составлен был, как мы видели, поляками, под влиянием чувства мести, а потому в нем не было решительно никаких уступок в пользу Витовта, а итог явился на свет божий в то время, когда Витовт был в хороших отношениях к Ягайле и польским панам, а потому составлен был в более благоприятном для Литвы смысле. Статьи этого акта следующие:

I. Если Ягайло умрет бездетным (у него в это время не было в живых детей), то поляки вместе с Витовтом и литвинами-католиками избирают ему наследника на польский престол; если же умрет бездетным Витовт (у него тоже в это время не было детей), то литовцы-католики вместе с Ягайлою и коронным советом (или сенатом, который находился при короле и учрежден был, как мы видели, Казимиром II Справедливым) избирают ему преемника.

II. Литовские дворяне-католики имеют право получать гербы родовых дворян поляков-католиков, и притом они пользуются всеми правами и привилегиями последних.

III. Дозволяется литовцам иметь свой сейм [140]и свои должностные места наподобие польских, но с условием, чтобы русские православные не допускались ни на сейм, ни на другие какие-либо высшие должности [141].

IV. Для рассуждения о делах, касающихся интересов обоих государств, поляки и литовцы должны съезжаться на общие сеймы или в Люблине, или в Порчеве.

Таковы главные статьи Городельского акта [142]. Этим актом исправлялись до известной степени те ошибки, которые были допущены Витовтом в акте, составленном 12 лет тому назад в г. Вильне. В силу этого акта литовский князь как бы признавался самостоятельным владельцем Литвы, и по смерти Витовта Литва не переходила, как то было по Виленскому акту, прямо в собственность польской короны, а имела право избирать себе нового князя, хотя и с участием поляков. Теперь обе стороны как бы уравновешивались в правах унии и наследственному праву, установленному Виленским съездом в 1401 г., противопоставлялось право избирательное, под контролем обеих сторон. Но это последнее право, уступленное поляками литовцам, в действительности ничего не давало, потому что им могли пользоваться только литвины-католики, а этих последних, как известно, в Литовском государстве было весьма немного и голоса их при избрании князя или короля всегда могли быть подавлены, в случае надобности, громадным большинством голосов поляков-католиков. А между тем если бы Витовт искренно желал блага своей стране, он мог бы легко достигнуть многого на этом сейме для самостоятельности и прочности Литовского государства: ему стоило бы только опереться на русское православное население и ввести его на сейм. Но в том-то и дело, что у Витовта не хватило на это ни силы воли, ни характера, ни решимости (ума, конечно, хватило бы). Витовт как будто чего-то боялся, а потому не сделал решительного шага, не стряхнул с себя польско-католических пут и не стал на сторону православной народности [143]. Кого же он боялся? Поляков? Поляков он не боялся как силы политической, не боялся он их и как силы национальной, – и в том и в другом отношении поляки были гораздо слабее Литвы; но он боялся их как силы религиозно-католической; он боялся польского фанатического духовенства, за плечами которого высилась могучая и грозная фигура папы. Этот страх пред католичеством и папством и привел Витовта к тем странным действиям, которые поражают всякого исследователя его истории своим противоречием и политическою бестактностью и которые не только не говорят в пользу его гениальности (которую иные стараются видеть в его деятельности), но даже не заявляют о нем как о порядочном государственном человеке. Страх этот заставил Витовта, вопреки всем политическим расчетам, пренебречь православно-русскою народностью; где только возможно, Витовт всегда старался устранить этот могучий элемент в своем государстве [144].