Фрэнсис Дворник - Центральная и Восточная Европа в Средние века [История возникновения славянских государств] [litres]

Болеслав – единственный польский князь, у которого было все необходимое для достижения успеха. Он был мудрым государственным деятелем, преданным идеалам Оттона в светских и церковных делах, и потому ему было легко завоевать симпатии многих представителей германского духовенства и знати. Он истово заявлял о необходимости для всех христианских монархов проповедовать Евангелие язычникам, тем самым обеспечив себе поддержку партии реформистов. Он объявил, что его владения принадлежат святому Петру, и регулярно платил дань Риму (очень важное соображение), а значит, мог рассчитывать на полную поддержку папства. Таким образом, по мнению многих, Болеслав медленно, но верно брал на себя роль, которую до этого, согласно общепринятому мнению, мог играть в Восточной Европе только император.

Все это имело место лишь потому, что Генрих II отказался от идеалов империи Оттона. Сделав это, он доказал свою практичность и реализм, ведя Германию по пути, более подходящему ее сиюминутным интересам. А политика Оттона III позволила полякам и венграм выскользнуть из хватки империи, от чего поляки – главные враги империи – только выиграли. Многие немецкие историки приписывают Генриху II заслугу восстановления престижа Германии на востоке. Он блокировал продвижение поляков к Эльбе, не допустил создания крупной славянской империи по соседству с Германией и сохранил ее священное право экспансии на восток.

Сегодня мы знаем больше и понимаем лучше. Генрих не восстановил престиж Германии на востоке. Несколько раз, несмотря на его союз с велетами, он потерпел сокрушительные поражения от поляков. Польша прервала отношения с Германской – Римской империей, и престиж Германии существенно снизился даже среди покоренных славян на Балтике и ее недавних союзников – велетов. А славянский восток, недавно христианизированный и уважавший христианскую имперскую идею, пребывал в недоумении из-за странных действий императора, до этого считавшегося светским главой христианского мира.

Также Генрих вовсе не остановил польскую экспансию к Эльбе. Остается лишь одна заслуга – политика Генриха действительно предотвратила рост сильного славянского государства на востоке. Немецкие историки, восхваляющие его за это, считают, что это сказалось на силе последующих противостояний между германцами и славянами. Отношение Болеслава, симпатии саксонцев и дружелюбие чехов показывают, что новый политический центр не представлял угрозы для Германии.

В последней главе мы рассмотрим, какую выгоду для всей Европы мог принести такой центр, если бы он стал посредником между византийской культурой, которая проникала через Киевскую Русь, и латинским западом. Германия первой выиграла бы от этого. В то же время славяне были рады принять многие германские институты и научиться у немцев организованности.

Эта весьма привлекательная перспектива была разрушена Генрихом II, когда он, к большому разочарованию современных немцев, отверг политику Оттона III. Теперь на смену мирному взрослению отношений Германии и Польши пришли войны. Германия процветала на аннексиях. Славянским землям между Эльбой и Одером было суждено стать новой Германией, которая в далеком будущем подчинила себе Германию старую. Если это и есть великое достижение, неудивительно, что немецкие историки поют дифирамбы Генриху II за то, что он положил начало новой политике, правившей в истории страны веками. Сегодня мы ясно видим, какой курс был бы лучше для немецкого народа – политика Оттона III или отказ от нее Генриха II.

Мы должны признать, что решение Генриха оказало первостепенное влияние на последующий рост имперской идеи. Сам Генрих утверждал, что его программа по сути та же самая, что была составлена Оттоном III и Сильвестром II, причем он и его сторонники постарались защитить все права, которые в ней подразумевались. А на практике они нанесли ей удар, от которого она так никогда и не оправилась. Из-за неоднозначной политики интересы Германии и империи нередко противоречили друг другу. Это объяснялось отсутствием точности у имперских правоведов в определении соответствующих прав императора и церкви, а теоретики курии постоянно развивали и совершенствовали теорию главенства Sacerdotium над Imperium. Это подготовило финальное столкновение между двумя семенами, посеянными в этот период, решило судьбу двух сил и разрушило идеалы, вдохновлявшие средневековых людей с тех пор, как они прочли De Civitate Dei святого Августина.

Между тем неумение Генриха II понять, куда его решения ведут германский народ и Центральную Европу, нисколько не приуменьшает его духовной целостности, верности своим принципам и безупречной порядочности. О нем до сих пор сохранилось много легенд, создателями большинства из которых были жители города Бамберга. Исполненные искренней признательности к императору, соорудившему в этом городе на свои средства великолепный собор и основавшему епископство, они добились в 1152 году его канонизации. Эту честь он, безусловно, заслужил, по крайней мере своей личной жизнью. Но биография Генриха II, написанная в 1176–1184 годах жителем Бамберга, монахом Адальбертом, является легендой, никоим образом не соответствующей историческим сведениям о нем. Монахи – современники Генриха его не любили, и не так за попытки реформ, как за их практические последствия, которые их не устраивали. Ресурсы, сохранившиеся благодаря их аскетичной жизни, реквизировались, чтобы оснастить армию, набранную из людей, живших на землях монастырей и епископств. Некоторые монахи заходили слишком далеко в своем неприятии святого человека и распространяли сенсационные слухи о том, что императором после смерти завладел дьявол. Даже Титмар не одобрял некоторые из реформ Генриха.

В любом случае представляется странным, что высшей почести, дарованной Генриху II, был лишен его предшественник Оттон III. Нет никаких сомнений в том, что юный император во многих отношениях заслуживает не меньших почестей, чем его кузен. Если в его личной жизни и было что-то, не вполне соответствующее христианским принципам, – безжалостная жестокость при наказании мятежников и свергнутого антипапы Филагата или его любовная связь с римлянкой, сомнительная, как и все подобные слухи, – Оттон III всячески старался искупить свою вину и искренне каялся в содеянном. Но потомство оказалось милостивее к Генриху, который тоже, как и любой живой человек, был несовершенным. Хотя сравнения в этом случае не слишком уместны, Оттон III был намного более вдохновляющим, проникнутым средневековыми христианскими идеалами, чем его канонизированный родственник. Он больше стремился распространять христианскую веру и реформировать церковь. К тому же он был наделен, насколько можно судить, более глубокими религиозными чувствами, чем его более реалистичный и практичный преемник. В Оттоне присутствовало некое драматичное величие, а его трагическая и назидательная смерть (невозможно равнодушно читать описание его последних мгновений в Житии пяти братьев) вызывает искреннее сочувствие. Есть странная ирония в том, что средневековая церковь не приняла в ряды своих героев молодого идеалиста, который так хорошо понимал стремления средневековых христиан и пытался их реализовать.