Люси Уорсли - Чисто британское убийство. Удивительная история национальной одержимости

Это сквозная тема выдающейся элегической статьи Оруэлла. В ней он оплакивает великих убийц прошлого в той же сардонически-снисходительной манере, что и Томас Де Квинси ста двадцатью годами ранее. Анализируя громкие преступления 1850–1925 годов, Оруэлл делает вывод, что в «образцовом» убийстве непременно были замешаны представители среднего класса, а основным мотивом служил секс.

Для него очевидно, что элегантность преступлений прошлого сменили грубость и зверство нашей эпохи: «безличность танцевальных залов и фальшивые ценности американского кино».

Он выбрал реальное преступление 1944 года, «убийство с раздвоенным подбородком», как типичный пример упадка нравов. Дезертир из армии США познакомился с начинающей восемнадцатилетней стриптизершей и вступил с ней в случайную связь. Вместе они угнали армейский грузовик, сбили на нем велосипедистку, затем убили таксиста (раздвоенный подбородок — его примета) ради восьми фунтов, которые на следующий день просадили на собачьих бегах. Полные бессмысленной жестокости убийства, совершенные как бы походя, Оруэлл считает порождением военного 1944 года и всей его атмосферы — роскошных кинозалов, дешевых духов, фальшивых имен, угнанных автомобилей и военного озверения. Из газетного репортажа о процессе в Олд-Бейли мгновенно выросла статья «Бойтесь британского гангстеризма» — своего рода «Брайтонский леденец» на реальной почве.

Томас Де Квинси, восхваляя артистизм и усердие Джона Уильямса, предполагаемого виновника рэтклиффских убийств, делал это с долей иронии. Джордж Оруэлл, в отличие от него, превозносил доктора Палмера из Рагли или Эдит Томпсон и Фредерика Байуотерса, всерьез восхищаясь ими. Они хотя бы совершали преступления с убежденностью. Он считал, что убийства на почве страсти «приобретают оттенок драматический и даже трагический, заставляя нас помнить их и пробуждая жалость не только к жертвам, но и к убийцам». Оруэлл сожалел, что кануло в прошлое устойчивое, хоть и основанное на неравенстве общество, когда «полагали, что к такому страшному преступлению, как убийство, могут привести лишь серьезные причины и сильные чувства». По мнению Оруэлла, масштабный слом всего существования людского, который мы наблюдаем в ХХ веке, затмевает все, что можно найти в книгах, и сводит на нет удовольствие, которое читатель находил в описании одного-единственного преступления, совершенного где-нибудь в пригороде.

Опасения Оруэлла оправдались. Безжалостные и бесчеловечные случайные убийства станут излюбленной темой литературы.

*

Весной 2013 года в один из вечеров в пятницу в зале Британской библиотеки собралась толпа народа. Все пришли на встречу и дискуссию участниц круглого стола с создателями сериалов. Самой интересной обещала стать беседа с Пив Бернт, продюсером «Убийства», нескончаемого культового сериала, показанного датским телевидением. Речь в нем шла о похищении и зверском убийстве юной девушки. В ту же неделю канал ITV показал криминальную драму «Бродчерч», представлявшую собой переделку «Убийства», своего рода версию датского сериала на английском материале с переносом действия в Дорсет. Оба сериала собирали большую зрительскую аудиторию и вызывали оживленные споры в стиле «кто убийца?», которые велись и в офисах, и дома за чаем, и в классных комнатах и аудиториях по всей Британии, точно так же, как и более ста лет назад, когда обсуждалась смерть Марии Мартен или детали преступления Марии Мэннинг.

В равной степени жив и не слабеет наш интерес к созданиям писателей-викторианцев и к ним самим. Шерлок Холмс удостоился новой инкарнации на телеэкране, как удостоились ее события и действующие лица истории Джека-потрошителя. Даже Джек Уичер стал героем телесериала. Но в наши дни насилие на экране приобрело еще более отталкивающие формы, чем на более ранней стадии развития кинематографа и даже в «Нет орхидей для мисс Блэндиш». В первом же эпизоде «Улицы Потрошителя» (2012) мы видим голые расчлененные женские трупы и, кажется, даже чувствуем их запах. Это кино в жанре триллера, более молодом и грубом по сравнению с детективом, но в послевоенное время сумевшем занять главенствующее положение. Хотя и классический детектив даже в своем уютном одомашненном виде еще не выдохся окончательно. Эркюль Пуаро по-прежнему востребован на экране почти так же, как и сверхпопулярный сериал «Война Фойла».

Многие станут доказывать, что насилие в современном искусстве отражает стремительную деградацию общества, но мы продемонстрировали, что кровожадности нашей по меньшей мере две сотни лет. В то же время назвать это свойством вневременным было бы ошибкой. «Поскребите Джона Булла, архетипичного краснолицего англичанина, любителя пива и патриота, — уверяла в 1887 году The Pall Mall Gazette , — и перед вами предстанет древний бритт, наслаждающийся видом крови, смакующий убийство и с жадностью наблюдающий за повешением». Но в то же время древнего бритта к насилию нередко подталкивали обстоятельства, жестокость он проявлял по необходимости и убийства не слишком занимали его. Он и его потомки в течение многих веков были лишены удовольствия копаться в причинах и следствиях событий сравнительно редких. Голод, эпидемии, войны — вот что являлось предметом первоочередных их забот.

Лишь на рубеже XIX века убийству начали придавать исключительное значение, и именно тогда оно заняло особое в искусстве и культуре место. Как мы уже могли убедиться, зачарованность убийством подстегивалась тем, что смертная казнь стала редкостью, но тем больше она вдохновляла таких писателей, как Томас Де Квинси. Свою лепту внесла и урбанизация, и распад деревенского сообщества, где все всё знали друг о друге. Расплатой за блага нового века стала доступность крысиного яда и страхование жизни. Другими словами, рост доли убийств в соотношении с другими преступлениями и проявлениями насилия стал следствием того, что мы обычно называем цивилизацией.

С 1800-х годов, с рождением и развитием современного общества, удовольствие от убийства становится источником весьма прибыльного бизнеса. Образ сыщика в литературе и искусстве связывает нас с Викторианской эпохой гораздо прочнее и непосредственнее, чем с эпохой Георгианской, с ее веселыми мошенниками, разбойниками с большой дороги, неправдоподобными готическими романами и проницательностью пожилых расследователей-любителей. Викторианцы — наши истинно кровные родственники.

На всем протяжении работы над этой книгой меня волновало, не слишком ли легкомысленным может показаться мое отношение к убийству. Ведь убийство — дело вовсе не шуточное, а за его внушительным, рассчитанным на внешний эффект фасадом всегда скрыты ужас и трагедия. Но, вглядываясь в кровавые следы, мы можем многое узнать и об истории литературы, образовании, месте женщин в обществе и юриспруденции.