Жан-Кристоф Руфин - Кругосветное путешествие короля Соболя

Мы продолжили путь опять под дождем и сильным ветром, но благодаря указаниям лоцмана больше не боялись затонуть. Следующие часы были странными. Вдали по левому борту проплывали темные очертания Китая. Мы шли под спущенными парусами, и укрепленному такелажу больше не грозили повреждения. Все были на ногах: женщины в застиранных лохмотьях, которых они не меняли еще с Сибири, мужчины с голыми торсами, по которым струился теплый дождь, с загорелыми после пребывания на солнце телами и лицами, закаленными ледяным воздухом полярных окраин. Мы с Афанасией стояли на полуюте, обнявшись, со слезами на глазах, и благодарили Провидение, сделавшее нам чудесный подарок, даровав судьбу, которая еще не доставалась никому на земле.

Даже вахтенный, который вел корабль, следуя указаниям лоцмана, не отрывал глаз от черной каймы, грубо прорисованной на западе. Вот уж поистине сила слова: сущему пустяку, всего лишь линии, пролегшей между пространством небесным и морским, простое слово «Китай» придавало мощь и поэтичность. Это была закраина необъятных степей и гор, но главное — место, где перед нами откроется весь мир. И не только мир вод и минералов, в беспредельности которого мы блуждали, но и мир людей, городов и деревень, дорог и портов. В этом мире пишут книги и исполняют музыку. Из него мы были изгнаны, но по-прежнему к нему принадлежали.

Наконец лоцман велел нам править к берегу, и мы бросили якорь в бухте Тамасоа, в глубине которой расположен город Кантон. Над берегом господствовала крепость. Мы приветствовали ее тремя выстрелами из пушки, и она ответила нам тем же. Лоцман сошел на землю и вернулся в сопровождении мандарина, который был начальником порта. С ним был переводчик, говоривший на латыни.

По просьбе китайского вельможи я рассказал свою историю. Описывая длинную череду наших испытаний, я чувствовал, что готов заплакать. Но очень скоро мне пришлось осознать неожиданное обстоятельство: наши приключения были полны страданий и необычайных моментов — для нас, поскольку мы их пережили. Но другим было трудно, а то и невозможно в них поверить. Этот мандарин, вообще-то человек любезный и благорасположенный, стал первым слушателем среди многих других, кто в ответ на мой рассказ хмурил лоб и смотрел недоверчиво. Выслушав меня, он покачал головой. Потом воскликнул, что прибытие в Китай венгра через холодные северные моря и берега Аляски кажется ему самой невероятной историей, которую ему доводилось слышать за всю жизнь, проведенную бок о бок с моряками.

И тут я понял, что главной опасностью, с которой нам предстоит бороться, будут сомнение, подозрение и клевета.

Пока что скептицизм китайца ничем нам не грозил. Ему было не так уж важно знать, кто мы такие на самом деле, лишь бы мы могли оплатить нужные нам товары и продать ему то ценное, чем еще располагали. Мы быстро уяснили себе, что в этих местах с развитым судоходством и прибытием экипажей со всего мира не существует проблем, связанных с религией и национальной принадлежностью, столь значимых на островах, расположенных севернее, к которым никто не причаливал. В Китае лишь одно шло в расчет: религия денег, как сказал бы японский правитель. Наши рубли, обменянные по их весу чистопробного металла, сделали нас богачами в пиастрах [30] Район Макао — бывшая португальская колония, поэтому местными деньгами были пиастры. , а все остальное было несущественно. Лодки сгрудились вокруг нас, предлагая разнообразные съестные припасы и вещи. На некоторых суденышках наши спутники даже обнаружили помещения, где им за небольшую плату предлагали девушек и женщин всех возрастов.

Чтобы убедить их двигаться дальше, я расписал им Макао, куда мы направлялись, как место, где подобных удовольствий в избытке, причем самых изысканных, не говоря уже о всевозможных игровых заведениях, где они смогут приумножить свои богатства и вволю погулять. Нам потребовалось всего четыре дня, чтобы добраться до Макао. Однако в эти дни мы едва избежали катастрофы, и, чтобы описать ее, я должен сообщить кое-что новое о господине Степанове — опять о нем! — которого я совершенно ошибочно считал образумившимся.

Степанова сослали в Сибирь за то, что он был замешан в заговоре против императрицы. Страсть к интригам была его второй натурой. Но прежде всего он был офицером, и когда он ни во что не ввязывался, то проявлял исключительные военные таланты.

Так было и на Формозе во время молниеносной войны с китайцами. Я горячо его поздравил, полагая, что военные подвиги окончательно вернули его в наше сообщество. Увы, почти сразу произошел один случай, который все испортил. В момент отплытия Степанов заявил, что хотел бы остаться на Формозе. Я испытал облегчение при мысли, что избавлюсь от него, и страх, что, оставшись на острове, он погубит наши шансы вернуться туда и основать колонию. Я посовещался с экипажем, и было решено держать его на борту. Степанов впал в такую ярость, что у меня не было иного выхода, кроме как заковать его в кандалы. Я освободил его, как только мы вышли в море, но зло уже свершилось. Несчастного опять охватила мания преследования, и он снова стал моим врагом. В обычное время его враждебность не причиняла мне особого беспокойства. К несчастью, оказавшись во влажной атмосфере плаванья, я заболел сильнейшей лихорадкой. Афанасия умоляла меня не вставать. Лоцман посоветовал мне съесть апельсин, сваренный с большим количеством сахара и имбирем. Это снадобье меня спасло, но я очень ослабел.

Степанов воспользовался моим отсутствием, чтобы затеять новый мятеж. Едва придя в себя, я приказал арестовать бедолагу. Тревога оказалась недолгой и не причинила ущерба. Однако мы вошли в порт Макао, снова имея в своих рядах человека, твердо решившего погубить меня. И если на корабле мне было легко его обезвредить, то в Макао мне пришлось отпустить его на свободу. Он исчез в городе, и я не знал, что с ним сталось, до того момента, пока не стал жертвой его махинаций.

Макао — город, где все торговые компании великих держав Европы имеют свои представительства. Они кичатся своей роскошью и, прикрываясь сотрудничеством, ведут яростную борьбу за овладение новыми источниками дохода.

Представившись губернатору, я оставил судно под его охраной и снял два дома, чтобы разместить там всех наших товарищей. В этом очень дорогом городе, не имея собственных средств, мы с Афанасией были вынуждены поселиться под одной крышей с экипажем. Таким образом, скученность на корабле сменилась скученностью в доме с узкими коридорами и низкими потолками, с бесконечным хождением днем и ночью наших моряков, предававшихся разврату, царившему в этом дьявольском городе.

Единственное, что я нам позволил, продав последние шкуры, это заказал каждому полный комплект одежды. Мужчинам я выбрал бело-красную форму, цветов Польши. Форма сделала их представительными, а также легко узнаваемыми, что позволяло мне держать их в поле зрения.