Жан-Кристоф Руфин - Кругосветное путешествие короля Соболя

Последовавшие дни были странными. По всей логике, они должны были быть отмечены нескончаемой радостью. На остров пришел мир. Вокруг нас были друзья. Афанасия разрешилась от бремени. Наш маленький Шарль купался в любви. Туземные женщины оспаривали друг у друга право держать его на руках или отгонять мошкару, обмахивая колыбельку банановыми листьями.

И тем не менее в Луисбурге и его окрестностях сгущалась одуряющая атмосфера тревоги, почти страха. Вожди — некоторые прибыли издалека с намерением сражаться бок о бок со мной — не спешили покинуть нас. Они отослали большую часть своих войск, но оставались поблизости от меня. Никто ничего не говорил. Казалось, все боятся какой-то новой угрозы.

Однако со стороны островитян опасаться было нечего. Все известия, поступавшие от секлавов, указывали на то, что они дорожат миром и дружбой, которые они же и провозгласили. Казалось, моя победа убедила их в том, что я и впрямь потомок Рамини. Родство с такой легендарной личностью делало их поражение менее позорным и даже оправдывало его.

Откуда же могла грозить опасность? Разумеется, со стороны Франции и ее представителей на соседних островах.

Пока что не появился ни один корабль, с которым могли бы прибыть новости. Я проводил эти дни рядом с Афанасией и нашим сыном, но я также воспользовался передышкой, чтобы обследовать некоторые близлежащие, но пока неизвестные мне районы. На каждом шагу я открывал новые богатства и красоты этого острова. Теперь я смотрел на него другими глазами, полными гордости и нежности, как если бы все это великолепие было моим, а главное — как если бы я сам стал островитянином. Я связал свою судьбу с этой землей. Я желал жить здесь и однажды здесь умереть. И моей высшей наградой было бы положить это сокровище в корзину нового короля Франции. Я не сомневался, что он оценит меня по достоинству и позволит править этой страной — к его огромной выгоде и к вящей свободе ее обитателей.

Судите сами, как я был поражен, когда новость наконец дошла до нас.

Она исходила от Хиави, ему пришлось вернуться в Фулпуант, а нам он послал с этой вестью гонцов. Они добрались до нас все в поту, задыхаясь, со сбитыми в кровь ногами. Хиави сделал все, чтобы предупредить нас, пока еще было время.

От частных торговцев, которые остановились у него, он узнал, что французский корвет «Консолант» бросил якорь на Французском острове. Он привез из Версаля двух комиссаров, посланных новым министром. В их намерения входило захватить мою персону, дабы предать меня суду, а также взять под свою власть форт, силой усмирив туземцев.

Я передал это известие вождям из моего окружения. Они выглядели подавленными, но были куда менее удивлены, чем я. В глубине души они никогда не строили иллюзий по поводу намерений Франции относительно их. Годы сопротивления французскому проникновению в их земли убедили вождей в том, что единственным стремлением этих иноземцев было порабощение местных жителей и захват их богатств.

Я боялся, что эта новость в корне изменит их мнение обо мне. По сути, с самого своего появления я действовал от имени короля Франции. От его лица я подписывал все договоры о дружбе. Туземцы могли решить, что я пособник колонистов и рабовладельцев, которые теперь явились сюда с намерением занять мое место.

Узнав о новых обстоятельствах, они удалились, не говоря ни слова, и укрылись в своих лагерях.

Должен признаться, что в какой-то момент меня охватила паника. Я располагал единственным кораблем и прикидывал, сколько времени мне потребуется, чтобы погрузить на борт семью и нескольких доверенных людей. Те, которым не удастся бежать, должны будут ожидать в форте прибытия «Консоланта». Когда я оглядываюсь назад, мне становится стыдно, что я не сумел сохранить хладнокровие. Будь я один, возможно, я отреагировал бы по-другому, но я думал об Афанасии и о невинном младенце, у которого могли отнять жизнь.

К счастью, я не успел приступить к исполнению этого плана. Туземные вожди прислали эмиссаров с просьбой созвать большую кабарру.

Получив подтверждение, что для кабарры все готово, они явились ко мне. Я издалека услышал, как они приближаются, потому что двигались они в окружении свиты из двух тысяч человек, вооруженных дротиками и щитами. Каждый вождь следовал за знаменосцем, несущим стяг его племени. Барабаны задавали ритм марша. Туземцы остановились на пороге залы, где должна была проходить кабарра и где я велел установить возвышение. Вожди расселись вокруг. Там были все мои друзья: Раффангур, Рауль, Сансе и многие другие. Лица у всех были замкнутые. Когда воцарилась тишина, Раффангур встал и торжественно заговорил.

Его речь началась с традиционных выражений вежливости. Затем он перешел к сути дела:

«Как наследник племени Рамини, я заявляю перед лицом всех собравшихся вождей, что я официально признаю твое прямое родство с ним и передаю тебе все его титулы, принадлежащие тебе по праву.

Мы, короли, принцы, рохандрианы и вожди племен Мадагаскара, выражаем тебе наше почтение и объявляем тебя нашим ампанскабе. Ты король над всеми нами, Август. Мы благодарим Бога за то, что Он послал тебя на этот остров, чтобы осуществить его объединение. Твои победы ясно свидетельствуют о том, что в бою тебя поддерживают высшие силы земли и неба».

На этот раз Афанасия сопровождала меня на кабарру. Я обменялся с ней тревожным взглядом. Выдумка, которую я подтвердил и которая превратила меня в мнимого короля, оправдывала себя только в момент крайней необходимости. Что же делать с ней теперь, когда остров объединился и настал мир? Следовало ли длить этот обман и самозванство? Я искал знака на лице Афанасии, который мог бы подсказать мне, что она чувствует. Мы привыкли вместе принимать решения во всем, что было важно для наших жизней и жизни нашего ребенка. Я не хотел навязывать ей выбор, который она не разделила бы от всего сердца. Казалось, она размышляет, опустив глаза. Потом подняла их, обвела взглядом молчавших вождей, которые ждали нашего ответа, и улыбнулась. Когда ее взгляд упал на меня, в нем играли веселые искорки. Она сжала мое запястье своими тонкими пальчиками и одобрительно кивнула. Я улыбнулся ей в ответ и встал.

С волнением я ответил на церемониальную речь Раффангура. С большой радостью принимал я доверенную мне ответственность. Торжественно обещал, не жалея сил, защищать жителей Мадагаскара, сражаться за их свободу, трудиться ради их благополучия, ради согласия и любви между народами, залогом чего будет справедливое правление.

Туземцы криками одобрили мой ответ. Потом слово взял вождь Рауль. «Мы знаем, — сказал он, — что французы готовятся прийти на наш остров, чтобы взять его под свой контроль и разделаться с вами. Знайте, что мы будем против. Вы обязались никогда не покушаться на нашу свободу. Со своей стороны мы клянемся, что никто не прикоснется к вам, в противном случае все воины наших племен встанут на вашу защиту».