Жан-Кристоф Руфин - Кругосветное путешествие короля Соболя

А Шевро был здоровяком-молодчиком из военных; он явно решил, что пора сушить весла, когда принял интендантскую должность, что позволяло оставаться подальше от боевых действий. Однако было понятно, что в этой парочке он играл самую незначительную роль.

Белькомб, едва придя в себя, сделал вид, что не заметил моей протянутой руки, с ужасом оглядел нашу компанию европейцев и туземцев и, выхватив из кармана белый носовой платок, прикрыл им рот.

— Господин маршал, соблаговолите следовать за мной, — сказал я.

Я повел его туда, где проходили большие кабарры и где мы собирались устроить зал для высшего совета. Белькомб последовал за мной; когда ему пришлось идти перед великими мальгашскими воинами, выстроившимися на пляже, он втянул голову в плечи. Его ноги в туфлях с пряжками, предназначенных для паркетов Версаля, вязли в песке.

Добравшись до квадратной площади, вокруг которой располагались главные постройки Луисбурга, а на флагштоке развевался бело-синий флаг, Белькомб остановился и обвел взглядом сначала фасады, потом сопровождавшую нас процессию. Этот взгляд был таким жалостливым и презрительным, что в одно мгновение полностью изменил наше собственное видение окружающего. Для нас эти большие хижины, которым мы, как могли, постарались придать официальный вид, несли на себе печать неимоверных страданий, которые мы претерпели, возводя их. Мы помнили первые ночи на берегу, на том самом месте, которое позже станет главной площадью. Голод, страх, сырость — все это мы пережили здесь, и, чтобы установить мир, завершить эти постройки и вдохнуть в них жизнь, мы пошли на невероятные усилия и лишения.

И вот маленький перепуганный человечек, который пытался защититься от грозящей ему лихорадки тем, что прикрыл рот батистовым платочком, одним своим взглядом открыл нам глаза. Большая площадь, которую одни уже называли площадью Совета, а другие — площадью Оружия, стала всего лишь квадратом земли с чахлой травой и булыжниками, застроенным по периметру кособокими лачугами. Дожди холодного сезона подмыли основание стен, обнажив их жалкую обмазку: нищенскую смесь из соломы, глины и коровьего навоза.

Белькомб вышел на середину площади и поднял голову к флагу.

— Что это за цвета? — спросил он.

— Мои.

Конечно, я был не прав, ответив так. Но как ему объяснить, что таков был стяг, выбранный мною как ампанскабе, когда кабарра оказала мне честь и присвоила этот титул?

— Уберите это, — бросил Белькомб своему приспешнику.

Шевро поспешил покончить с оскорбительным для него зрелищем. Стяг с моими цветами был спущен при всеобщем молчании.

— Не будем здесь задерживаться, — сказал маршал.

Я повел его в зал совета, туземцы сопровождали нас.

— Почему эти дикари идут за нами?

— Они вожди острова, и я думал, что вы захотите поговорить с ними.

Белькомб пожал плечами:

— Проводите меня в свой кабинет. Полагаю, он у вас все-таки имеется. Или же пойдемте прямо к вам и поговорим в кругу цивилизованных людей.

Я пригласил посланников в наш дом. Афанасия сидела у двери вместе с двумя темнокожими женщинами, которые занимались младенцем.

— Моя супруга.

Белькомб склонился в придворном поклоне, не отнимая платка от губ и не рискуя протянуть руку. Афанасия приветствовала его любезной улыбкой, в которой, однако, я уловил некоторое беспокойство.

— Что ж, зайдем, если вам будет угодно.

Мы расселись вокруг стола — оба посланника и я.

— Закройте эту дверь, прошу вас.

— Но жара…

— Я предпочитаю задохнуться, нежели быть подслушанным, — проворчал Белькомб.

Так начался допрос, который продолжился до середины дня. Посланники подготовили длинный список вопросов. Они касались использования средств, которые были мне доверены, состояния добровольцев из моего отряда, отношений с туземцами и частными торговцами. Все вопросы были вполне закономерными, но сформулированы с явным недоброжелательством.

Они были продиктованы совсем иными соображениями — без сомнения, самыми важными для тех, кто уполномочил посланников.

— Вожди, от которых вы вроде бы добились подчинения, — платят ли они вам дань и в каком размере?

— Они ничего не платят. Они одарили меня своей дружбой, вот и все.

Белькомб бросил взгляд на Шевро. Тот, похоже, мало что понимал, но, когда спутник обращался к нему, он бросал: «О! О!» — с многозначительным видом.

— Сколько, по-вашему, аборигенов на острове?

— Не знаю. Но, учитывая его обширную территорию, он заселен отнюдь не густо.

— Сколько рабов они могут поставлять в год на наш рынок? Тысячу? Две тысячи?

— Если мы будем вывозить отсюда по две тысячи человек, то не пройдет и десяти лет, как остров опустеет.

Быстрый взгляд Белькомба — и Шевро с хитрой улыбочкой издал свое: «О! О!»

— Позволю себе высказать одно замечание, — добавил я. — Не думаю, что искать здесь рабов было бы разумной политикой.

— Надо же! — прервал меня Белькомб, пожимая плечами.

— Во всяком случае, освоение Мадагаскара может принести короне куда большие прибыли. Здесь замечательные пастбища, богатые рисовые плантации, много полезных ископаемых.

— Вот и поговорим об этом! Нельзя сказать, что при вас торговля пошла в гору. Вы поставили смехотворное количество этой продукции на Французский остров, тогда как он предоставлял вам средства закупать куда больше.

— Позвольте вам возразить. Я получал лишь жалкие крохи от того, что было мне обещано.

— Хватит, с этой вашей жалобой я уже ознакомился.

— И все же я готов это повторить. И добавлю: если мы желаем, чтобы этот остров давал нам столько, сколько позволяет его природа, нам следует обеспечить благоденствие туземцев, а это значит, что они должны получить доступ к знаниям, которыми обладают наши крестьяне, ремесленники и инженеры.

— О! О! — выдал Шевро.

Но поскольку это восклицание было единственным и неуместным, он, взглянув на Белькомба, покраснел.

— Насколько я понял, эти туземцы в основном воины, — сказал тот.

— Увы, между племенами было много столкновений. К счастью, у меня есть все основания надеяться, что отныне остров обрел единство.

— Если они хорошие бойцы, — продолжал Белькомб, развивая свою мысль, — вероятно, мы сможем использовать их в наших войнах?

— Я сделал все, чтобы они больше не затевали своих собственных войн, а вы хотите, чтобы они участвовали в наших!

Этот диалог глухих продолжался в том же ключе на протяжении многих часов. Намерения, находившие отражение в вопросах, были более чем прозрачны. Речь шла о том, чтобы покорить остров и превратить его в еще большей степени, чем раньше, в огромную кладовую пленников и пушечного мяса.

Тут я вспомнил о нашем разговоре с Афанасией. «Лучшее и худшее из возможного». Мое возвышение в королевский сан предоставляло мне ключ к тому, чтобы отдать остров в руки французов, то есть Белькомба и его клики с соседних островов. Или же оно превращало меня в заслон от этих манипуляций.