Жан-Кристоф Руфин - Кругосветное путешествие короля Соболя

— Позвольте вам сообщить, что я сложил с себя обязательства, возложенные на меня покойным королем Людовиком XV.

— Вы подали в отставку?

— Да. Я передал командование волонтерами своему заместителю.

— А вы сами?

— Я? Я остаюсь здесь.

— В каком качестве?

— Как частное лицо.

Белькомб взглянул на меня исподлобья. Мое сообщение было объявлением войны, и он это понял. Он также взвесил и то обстоятельство, что я говорил с позиции силы и он не мог дать мне бой, пока я оставался на этом острове. Как и бывает в подобных случаях, он вспомнил о своих навыках придворного и одарил меня почти любезной улыбкой.

— Так, значит, вам нравятся здешние места?

— Клянусь, они изумительны. И моей жене они по душе.

— Все дело в климате, конечно?

— Возможно.

— Весь год он такой же мягкий, как сегодня?

— Отнюдь. Бывает сезон дождей и даже разрушительных ураганов.

— Ну надо же.

Я увидел, как его лицо омрачилось. И догадался, каким будет следующий вопрос.

— А болезни?

— Их полно.

— А! И тяжелые?

— Очень.

— И вы их не боитесь?

— Мы все уже переболели и, к счастью, выжили. Впредь заражение нам не грозит. С вновь прибывшими дело обстоит иначе.

Белькомб промокнул лоб и снова поднес платок ко рту.

— Идемте, Шевро. Не будем задерживаться! Скоро ночь. Нам нужно вернуться на «Консолант».

Я предложил показать им склады и форт, но они довольствовались беглым осмотром и погрузились в шлюпку, наговорив мне массу комплиментов, один фальшивее другого.

Уже на следующий день корабль с посланниками поднял паруса, взяв курс на Французский остров. Отныне мы знали, что нас ждет и что нам следует делать.

Я созвал кабарру и объявил о своем отбытии в Версаль. Мальгаши предложили мне остаться и руководить сопротивлением, когда французы придут захватывать остров. Но я предложил им нечто иное. Еще не поздно было поколебать позицию короля. Мне следовало появиться при дворе прежде, чем Белькомб передаст ему свой доклад, который, я уверен, будет отнюдь не в мою пользу.

— А ты не думаешь, что мы способны побить французов? — спросил вождь Рауль в своей обычной мягкой манере. — Пусть нападают, мы дадим отпор, как делали это всегда. А на этот раз благодаря тебе мы еще и объединились.

Начались долгие споры. Я пытался убедить их, что недостаточно добиться от короля отказа от планов господства. Следовало еще заручиться его помощью или же, в случае неудачи, помощью другого могущественного союзника. Чтобы остров жил и благоденствовал, нам необходима поддержка партнера. Он послал бы к нам мастеров, техников, образованных людей, которые нам так нужны. Я хотел, чтобы мальгаши не просто выжили, но стали великим и свободным народом.

Афанасии, принимавшей участие в обсуждениях, эти планы не нравились. Оставаясь поклонницей Дидро, она защищала его идеи, которые сводились к тому, что острову никто не нужен. На этот раз многие туземцы возражали ей, одобряя мои инициативы. Провели голосование, и большинство оказалось на моей стороне.

Перед отъездом нужно было воплотить в жизнь придуманную нами систему управления островом. Европейцы и мальгаши разделили обязанности в совете и правительствах. Французские волонтеры составили костяк армии.

Во время последней ассамблеи я поклялся вернуться. Это было не сиюминутное обещание, как на островах Японии или Китайского моря.

Я знал, и Афанасия тоже, что мы вернемся. Мы этого хотели. Путешествия продолжаются, скитаниям пришел конец. Наше место было здесь, на острове, и мы от этого не отступим.

Четырнадцатого декабря в странной атмосфере надежды, праздника и печали мы поднялись на борт брига «Бель-Артур» и взяли курс сначала на Кейптаун, а затем на Францию.

Так началось путешествие, которое привело нас к вам.

— На этом поставим точку! — взвизгнула Салли, дочь Франклина, она вернулась и выжидала момент, чтобы перейти к действиям.

— Но… мадам… мы же еще…

— Нет, нет и нет, — запротестовала Салли, вставая между Августом и своим отцом, чтобы тот не мог слышать их разговора.

— Вот уже почти неделя, — прошипела она тихо, злобно вращая глазами, — как вы приходите сюда каждый день и одолеваете бедного старика своими историями. Хватит.

Август встал, возразил, что они только-только добрались до главного и им еще нужно сказать важные вещи.

Франклин, который перестал видеть собеседников и не слышал, о чем они говорят, принялся кричать, стуча локтями по подлокотникам кресла. Носильщики решили, что он хочет вернуться к себе в комнату, и взялись за ножки кресла, чтобы поднять его. Франклин стал шлепать их по голове, требуя немедленно поставить его на место.

Во время всего этого переполоха, как, впрочем, и чуть раньше, когда Август заканчивал свой рассказ, никто не заметил шума подъехавшего экипажа на Маркет-стрит, который остановился возле узкого прохода между фасадами, ведущего к дому Франклина. Точно так же никто не обратил внимания на вооруженных людей, которые заняли посты в саду и коридорах. И на то, что Ричард незаметно ввел в комнату человека и тот уже давно стоял в полутемном углу.

Салли, которая с большим сожалением вынуждена была отступить ввиду бурных протестов отца, только сейчас заметила мужчину в черном, почти слившегося с темным деревом стен.

— Благодарение Господу! Вы пришли. Вот кто нам поможет.

С этими словами она снова ринулась в атаку, обращаясь к Франклину:

— В любом случае, отец, вам придется прерваться. К вам именитый гость, который не может более ждать. Подойдите, Томас, прошу вас.

Человек сделал пару шагов и вышел на свет. Он был высок и худ, затянут в элегантный сюртук, который носил расстегнутым поверх узорчатого жилета. Его узкое вытянутое лицо было безбородым и гладким. На вид ему было не больше тридцати, хотя в действительности не так давно перевалило за сорок.

Франклин с трудом повернулся, не вылезая из кресла.

— Джефферсон! — воскликнул он. — Зачем пожаловали?

Он заговорил тоном старого брюзги, но лицо его осветилось широкой улыбкой. Они вместе трудились над составлением Декларации независимости. Франклину очень не понравилось, что младший коллега приписал все ее достоинства себе, но он его простил. Благодаря этой работе они оба провели потрясающие часы. Он часто вспоминал об этом, когда, гуляя неподалеку, проходил мимо Индепенденс-холла, где в один жаркий июльский день они подписали этот исторический документ.

— Я отбываю в Париж, — ответил гость. — Вы ведь знаете, я пошел по вашим стопам.

— Посол?

— Постараюсь проявить себя достойным образом, — произнес Джефферсон, почтительно кланяясь.

— Конечно, конечно.

Франклин невольно выдал свое недовольство. Это официальное назначение напомнило обо всем, в чем ему было отказано.