Жан-Кристоф Руфин - Кругосветное путешествие короля Соболя

— Направляясь на свой корабль, я хотел засвидетельствовать вам свое почтение. Вчера Салли прислала мне записку с просьбой навестить вас как можно скорее.

— В кои-то веки она была права, — сказал Франклин.

И, осененный внезапной мыслью, продолжил:

— Как давно вы здесь?

— Со вчерашнего вечера, а что?

— Нет, я имею в виду в этой комнате. Когда вы вошли?

— Около получаса назад. Я не хотел прерывать этого господина.

Джефферсон с вежливым поклоном указал на Августа.

— Значит, вы все слышали? И что вы думаете об этой истории? Это самое необычайное, что мне когда-либо рассказывали. Я думал, что немало попутешествовал в своей жизни, но эти молодые люди убедили меня, что по сравнению с ними я практически не трогался с места.

— Вы преувеличиваете, отец, — резко возразила Салли: если с глазу на глаз она и относилась к отцу как к ребенку, то при посторонних первой бросалась на защиту его репутации.

Потом, обратившись к Августу и Афанасии, она добавила:

— А теперь, господа, прошу дать возможность послу побеседовать с моим отцом. Ступайте за мной, я провожу вас.

Возникло минутное замешательство. Франклин не осмеливался ни противоречить дочери, ни повести себя оскорбительно по отношению к своему официальному посетителю. В то же время его обуревала досада из-за столь внезапного прощания с людьми, к которым он успел искренне привязаться. Он уже собирался вмешаться, когда Афанасия встала и заговорила громким уверенным голосом:

— Подождите!

Август, не понимавший, как вести себя в сложившейся ситуации, застыл. Франклин широко раскрыл веселые глаза, а Джефферсон, несмотря на холодность манер, не смог скрыть удивление: до этого мгновения на месте Афанасии он видел только молчаливую и сдержанную молодую женщину. А тут она вдруг проявила властность, которая говорила о многом.

— Подождите еще немного, прошу вас, — повторила она. — Действительно, вот уже неделю мы рассказываем нашу историю, но явились мы сюда не за этим. На самом деле мы желаем подать ходатайство и не намерены останавливаться тогда, когда почти добрались до цели.

Салли взглянула на отца и поняла, что проиграла по всем статьям.

— Разумеется, — любезно ответил тот, обращаясь к Афанасии. — Мы вас слушаем.

Молодая женщина поблагодарила его улыбкой, но осталась стоять.

— Присутствие господина Джефферсона, — начала она, по-прежнему стоя, — это счастливое стечение обстоятельств.

От Августа она научилась, отдавая дань уважения Башле, которого не знала, никогда не упоминать Провидение.

— Через него мы обращаемся к правительству Соединенных Штатов Америки. Кроме того, мы кое-что скажем о Франции, куда вы направляетесь. Мы шесть месяцев пробыли в пути, чтобы добраться до этой страны. Август сказал вам: мы хотели убедить в своей правоте короля, прежде чем клевета управляющих Французским островом настроит его против нас.

Франклин сделал знак Ричарду, чтобы тот поставил рядом с ним кресло и усадил Джефферсона.

— Наши усилия, — продолжала Афанасия, — оказались бесполезными. Мы опередили доклад посланников, но этого было недостаточно, чтобы изменить ход событий. Видите ли, мы нашли Францию в полном смятении, король был невидим и недосягаем, и, похоже, встреча с ним не дала бы результатов — настолько он нерешителен. Париж показался нам тревожным и печальным. Моя подруга Жюли, которую мы посетили по прибытии, больна одним их тех недугов, которые подхватывают в поиске удовольствий, и ее состояние, на мой взгляд, символизирует упадок, в котором теперь пребывает страна. Кстати, я опасаюсь, как бы на сегодняшний день Жюли уже не была мертва. Как странно: все предстало перед нами в совершенно ином свете по сравнению с первым посещением. Теперешняя Франция вызвала у нас ощущение, будто мы приехали с визитом к дорогому нам существу, но постаревшему, угасающему, которое трудно узнать. Следует сказать, что в эту пору горечь там ощущается во всем. Никто не знает, как все обернется, — настолько глубоким видится недовольство.

Но главное отличие по сравнению с нашим первым пребыванием заключается в том, что мы больше не изгнанники. Отныне мы связали свою судьбу с определенной землей и определенным народом. Не было и дня, чтобы, глядя на серое небо над оцинкованными крышами, мы не думали с нежностью о нашем доме в Луисбурге под крышей из пальмовых листьев, о мощной природе нашего острова с его неистовым солнцем и жестокими дождями, каких не знает вялый климат Европы. Конечно, мы нашли во Франции ту же страсть к морским экспедициям, но она совершенно иного свойства. Речь теперь идет не об исследованиях, а о покорении. На просторах северной части Тихого океана, от Аляски до Японии, где пролегало наше плаванье десять лет назад, европейские нации теперь ведут войну не на жизнь, а на смерть. Кук водружал британский флаг везде, где только мог. Испанцы множили свои экспедиции, а русские распространили захватнические рейды на американское побережье. В ответ король Франции и его министры послали морскую флотилию во главе с неким Лаперузом…

А именно этот офицер командовал эскадрой на Французском острове и был одним из тех, кто чернил нас в глазах короля.

В таких обстоятельствах наш план по созданию на Мадагаскаре суверенного, независимого государства мог вызвать только улыбку.

Мы отбыли из Франции, пока нас принимали за мечтателей и прежде, чем объявили бы преступниками. Мы перебрались в Англию. Хотя там нас приняли лучше, мы вскоре поняли, что англичане слушают нас, только чтобы получить сведения о намерениях французов и противодействовать им. Судьба мальгашей заботит их не больше, чем других.

Потом мы списались со многими влиятельными персонами в Голландии и Португалии. Ответ был всегда один и тот же: переходите к нам на службу, помогите нам покорить этот остров, и вы будете осыпаны титулами и почестями.

Август впал в отчаяние. Он начал склоняться к моей точке зрения. Как вы знаете, я не была сторонницей его идей о великом внедрении цивилизации или того, что себя цивилизацией считает. Я оставалась на позициях, которые были изложены в небольшой работе, которую мне читал Дидро и которую он, как я с сожалением узнала, до сих пор не опубликовал. Он назвал ее «Добавление к „Путешествию Бугенвиля“», и мне бы очень хотелось, чтобы в один прекрасный день она увидела свет. Это единственный автор, который говорит о дикарях с долей проницательности, как мне кажется. Он не рассуждает, пытаясь доказать, добры они по природе своей или злы. Они такие, какие есть, и наши усилия их «возвысить» в конце концов их развращают и подчиняют.

Я не стану сейчас возвращаться в тому спору. Вы вправе не соглашаться со мной. В любом случае вопрос так более не стоит. Мы пришли туда — и они переменились, будущее покажет, к добру или худу. На сегодняшний день проблема в том, чтобы выяснить, могут ли народы, принадлежащие к разным цивилизациям, встретившись, сохранять уважение друг к другу и бережное отношение к свободе, или же все неизбежно должно завершиться, как того желают французы и другие европейские нации, покорением и господством. Вот единственный вопрос, который имеет смысл обсуждать.