Мария Кича - Стамбул. Перекресток эпох, религий и культур

В главе 5 говорилось, что для исполнения желания надо покормить голубей на площади у Новой мечети или у мечети Баязид. К стенам старых городских мечетей пристроены изящные каменные скворечники. Султаны покупали зерно для обитавших там птиц; например, Баязид II тратил на это 30 золотых монет в год. После провозглашения республики имамы продолжали заботиться о пернатых – несмотря на политику Ататюрка, многие османские традиции были перенесены в новую эпоху турецкой истории. Дважды в год над Стамбулом пролетают аисты – это зрелище пробуждает в турках историческую память о тех далеких временах, когда они были кочевниками, а будущая османская столица принадлежала византийцам и звалась Константинополем.

Стамбулу повезло с авторами интересных описаний. Наблюдательный Амичис отмечает не только нездоровую атмосферу и хаотичность застройки, но и впечатляющую архитектурную эклектику. Для него Стамбул – это одновременно «элегантный город», деревня, сад, порт, рынок и некрополь. Меж турецких домов вырастают европейские дворцы, за минаретом высится колокольня, крыши синагог и кресты на верхушках церквей соседствуют с флюгерами, кипарисами и платанами. Стиль адаптируется к сложному ландшафту; дома приобретают формы треугольных башен или перевернутых пирамид – «все это вместе выглядит как собранные фрагменты расколотой горы».

Европейцы считали Стамбул воротами Ближнего Востока. Просвещенных путешественников удивляли любые аспекты городской жизни: пожары, землетрясения, эпидемии, янычарские бунты, зикры дервишей, стаи собак и горы мусора, алкоголь и наркотики, преступность и проституция, изощренные пытки и публичные казни. Одни авторы видят в этом культурные особенности всего Востока; вторые упирают на местный турецкий колорит; третьи вовсе не собираются исследовать такие «грязные», с их точки зрения, темы. Мы же попробуем разобраться – осознавая, что без запретных удовольствий любой город перестает быть городом и становится средой обитания.

Оказавшись в Стамбуле, вы попадаете в самую гущу уличной жизни: жмуритесь на солнце, видите Босфор и султанские мечети, слышите крики чаек и легкий звон. Этот звон издают миллионы ложек и стаканчиков. Им сопровождается любое чаепитие – ведь чай в Стамбуле пьют все, всегда и везде. По статистике, каждый час на берегах Босфора выпивается 1 290 948 стаканов чая.

Чай проник на Ближний Восток из Китая и Индии – в IX веке арабы торговали им наряду с шелками и пряностями. Транспортировка товаров была дорогой и небезопасной, поэтому все восточные диковинки ценились на Западе на вес золота. Про богатого человека европейцы говорили: «Он сидит на мешке с чаем» (или на мешке с перцем). Небольшой запас чая и приправ считался на Западе достойным приданым или наследством, а также охотно принимался в счет погашения крупного долга.

За насыщенный темно-красный цвет турки называют чай «заячьей кровью» («tavşan kanı»). Его пьют из бардаков – стаканчиков-«тюльпанов» (в Азербайджане их называют «armut» – «груша»). В верхней расширенной части бардака чай остывает быстрее, нижняя узкая часть сохраняет тепло – таким образом, температура напитка в стакане почти одинаковая. Стамбульские торговцы разносят бардаки на круглых подносах с ручкой. Помимо кафе и ресторанов, в городе есть чайханы и чайные сады – особенно ими славится Кадыкёй.

Чайные сады Кадыкёя понравились даже Бродскому, возненавидевшему Стамбул после первого (и единственного) посещения. Он вспоминает, что отправился в Азию, нашел кафе на берегу Босфора, заказал чай – и, вдыхая запах гнилых водорослей, наблюдал, как «авианосцы Третьего Рима медленно плывут сквозь ворота Второго, направляясь в Первый». Если рассматривать Кадыкёй на картах «Google» в режиме спутника, то можно увидеть десятки белых кругов – это столики в чайных садах. Когда на Стамбул опускаются сумерки и солнце догорает в босфорских водах, в чайных садах зажигаются разноцветные фонарики. Эти заведения работают до глубокой ночи – сегодня, как и сотни лет назад, об их закрытии посетителей извещает звон колокольчиков.

Чай стал национальным напитком Турции в первой половине XX века – ранее пальма первенства принадлежала кофе. Желая покончить с османским образом жизни, Мустафа Кемаль Ататюрк ввел закон о выращивании чая. По его приказу из Батуми привезли более 40 т чайных семян. Первые чайные плантации появились в Турции возле города Ризе – на востоке черноморского побережья; в 1947 году там же построили первую чайную фабрику. К 1965 году Турция полностью удовлетворяла внутренние потребности в чае и начала продавать его на экспорт. С тех пор Ризе считается чайной столицей страны.

В наши дни турецкий чай – такой же бренд, как и турецкий кофе. По мнению Лебона, восточный кофе превосходен, и самая большая неприятность, поджидающая европейца, вернувшегося с Востока, заключается в том, что он должен снова привыкать к отвратительному пойлу, которым его потчуют на родине. Сами турки говорят, что память об одной чашке турецкого кофе живет 40 лет. Еще одна пословица гласит: «Если за день ты ни разу не выпил кофе, значит, день прошел зря».

Османский поэт Бакы (1526–1600) писал о кофе:

По легенде, чудесные свойства кофе в 1258 году открыли верблюды суфийского шейха Абуль-Хасана аш-Шазили. Улем совершал утомительное паломничество в Мекку. Во время привала его верблюды наелись листьев кофейного дерева и принялись весело прыгать, чем удивили шейха. Поняв, что разгадка кроется в неприметном растении, аш-Шазили заварил его зерна и обеспечил себе благодарность жителей Ближнего Востока, а позже – и всего мира. В память о шейхе в стамбульских кофейнях висят таблички с каллиграфической арабской надписью: «Добродетельный Шазили, наш покровитель и наш отец». [85] По другой версии, кофе был открыт в XIII веке в христианской Эфиопии.

Первыми, кто по достоинству оценил напиток, стали арабы. Арабский кофейник (далля) изображен на монетах некоторых государств Персидского залива (например, на монете номиналом 1 дирхам ОАЭ). В Абу-Даби, Фуджейре, Манаме, Маскате и Дохе далле установлены памятники. «В арабском мире нет занятия более почетного для мужчины, чем час за часом сидеть, глядя на улицу, цедя густой, как смола, café noir», – замечает Тахир Шах.