Мария Кича - Стамбул. Перекресток эпох, религий и культур

Геджеконду появились во время индустриализации 1940–1950-х годах, когда крестьяне потянулись на заработки в крупные города, в первую очередь – в Стамбул, Анкару и Измир. Журналист Салахаддит Салат отмечает, что в те годы Центральную Анатолию покинуло приблизительно 2 млн человек. У них не было денег на аренду жилья, поэтому дома строили из подручных средств. В ход шли любые материалы: куски шифера, доски, картон и т. д.

Нелегальную лачугу ставили за одну ночь – Памук описывает этот несложный процесс в романе «Мои странные мысли» – причем квартал возводился выходцами из одной деревни. Зачастую неграмотные крестьяне пристраивали дом к стене мечети, ибо еще по османскому законодательству любое здание, стоящее у священного места, не подлежало сносу. Первая стамбульская геджеконду возникла в районе Зейтинбурну – там открылись первые текстильные фабрики, где было много рабочих мест. Затем трущобы стали расти как грибы после дождя, – и власти ничего не могли с ними поделать.

Многие геджеконду до сих пор не имеют электричества, водопровода и канализации. Подобные гетто являются центрами активности преступных группировок, торговли наркотиками и проституции – поэтому сегодня трущобы представляют собой самую сложную, опасную и дорогую проблему Стамбула. Наряду с ними в городе сносили и поныне пытаются снести некоторые запущенные памятники османской эпохи – их место должны занять многоэтажные дома и торговые центры. Еще в 1922 году стамбульские газеты писали: «В последнее время безвкусные здания в так называемом “западном” стиле, от которого на Западе тошнит всех обладающих вкусом и сердцем людей, всё сильнее и сильнее вгрызаются в Стамбул, словно моль, пожирающая прекрасную ткань».

Ликвидация гетто имеет государственное значение, но их обитатели протестуют против каких-либо изменений. Особенно отличились жители цыганского квартала Сулукуле: они регулярно жалуются на муниципалитет и обвиняют чиновников в краже денег, выделенных на благоустройство Стамбула.

Со сносом трущоб и возведением новых кварталов связано немало историй. Одна из них рассказывает о том, как два брата владели обширными пустыми холмами за Бакыркёем – и когда муниципалитет выкупил у них эту землю, братья внезапно разбогатели. Но жажда наживы оказалась сильнее кровных уз: один из братьев, желая завладеть всеми деньгами, вырученными от сделки, застрелил другого. Пока шел судебный процесс, на холмах выросли тысячи геджеконду, и власти были вынуждены их снести. Сейчас на месте лачуг высятся новые здания – и ничто более не напоминает о бедных мигрантах из Анатолии, чьими руками построены целые кварталы нынешнего Стамбула.

Подобных историй на берегах Босфора сотни – и никто не желает их повторения. Эрдоган неоднократно заявлял, что геджеконду обезображивают турецкие города и представляют собой огромную проблему для Стамбула. «Мы разрушим трущобы и построим новый город, как это делали когда-то великий султан-завоеватель Мехмед Фатих и Мимар Синан», – утверждал Эрдоган. Его масштабный план ликвидации геджеконду, в шутку названный «проектом века», действительно важен для Турции в целом и для Стамбула в частности.

Сегодня любопытный турист может отправиться в геджеконду – и, возможно, это будет не самая приятная и безопасная прогулка в его жизни. Я всегда предпочитала именно исторический непарадный Стамбул как полувековому криминальному, так и туристическому фешенебельному – поскольку люблю этот город за его былое, ныне утраченное величие.

Дряхлость, нищета, обветшание и упадок ассоциируются в нашем сознании со смертью. Когда я в сумерках любуюсь бедными старыми кварталами Стамбула со смотровой площадки небоскреба «Istanbul Sapphire», – самого высокого в Турции – они кажутся мне залитыми вулканической лавой. Красно-оранжевый свет уличных фонарей сливается в потоки, которые устремляются в пространство между домами – иссиня-черными от наступившей темноты. Несмотря на тесноту и убогость, здесь веками обитают люди – торгуя, веселясь и ругаясь – поэтому трущобы Стамбула не менее важны, чем имперские мечети и султанские дворцы. Чрево города всегда доказывает, что город живет:

потребляет, болеет, стареет и обновляется. Как у любого из нас имеются свои слабости, так и у Стамбула есть неблагополучные районы и проблемные кварталы.

Районы вроде Хаскёя, Кючюкпазара и Балата похожи на изнанку красивой открытки, испещренную каракулями. Некоторые из них (например, Зейрек и Вефа) находятся на крутом склоне, уходящем к Золотому Рогу позади монументальной Сулеймание; иные (Кадырга) – располагаются в пешей доступности от Султанахмета. Они являют собой обратную сторону величия Высокой Порты и ее блестящей столицы. Стамбул приходил в упадок вместе с османским государством – в вышеупомянутых семтах и махалле ничего не строили в течение 50–70 лет. Последние здания были возведены после Первой мировой войны или на рубеже XIX–XX веков. Примерно в то же время в дипломатических кругах появился термин «Ближний Восток», обозначавший Османскую империю, включая Египет и Алжир, которые фактически ей уже не принадлежали.

Характерный признак трущоб, неизменные спутники упадка и разрушения – мусор и грязь; это воистину пятая стихия Ближнего Востока. Последствия не заставляют себя ждать: в Каире и Стамбуле нет пляжей, купаться там запрещено. В 1968 году турецкая газета Cumhuriyet («Республика») с горечью писала: «Золотой Рог уже больше не Золотой Рог, мы погубили его. Он превратился в грязный пруд, окруженный фабриками, мастерскими и скотобойнями, засоренный обломками судов и загаженный отходами, нечистотами и мазутом».

Невзирая на финансовые вложения и санитарно-эпидемиологическое законодательство, решить вопрос утилизации мусора не удается ни в Стамбуле, ни в Каире, ни в Аммане, ни в Бейруте. В Манаме – дорогой и помпезной столице Бахрейна – горы мусора громоздятся рядом с небоскребами. Соседство грязи и высоких технологий образует два разных культурных слоя – и демонстрирует, что Ближний Восток, несмотря на нефтяные скважины и приток инвестиций, придерживается традиционного образа жизни. Верблюды, мечети, базары и кальянные напоминают о древней истории региона. Новые городские легенды подозрительно похожи на османские предания, ветхозаветные притчи и сказки «Тысячи и одной ночи». Конечно, на Востоке любят роскошь – но именно трущобы и помойки свидетельствуют о его древности и вечности.

По наблюдению Лебона, улицы восточных городов убираются не людьми, но собаками. Марк Твен называет их мусорщиками Стамбула. Древнее предание гласит, что собаки вошли в Константинополь в 1453 году с армией Мехмеда II. Стамбульские собаки стали символом города; на почтовых открытках Макса Фрухтермана они изображены наравне с дворцами и панорамами Босфора. Герой романа Памука «Мои странные мысли» утверждает: «Стамбульские псы лают на всех, кто не является истинным турком». Собаки поделили город на секторы, и каждая стая контролировала свою часть Стамбула. Однажды в XIX веке терьер британского дипломата сбежал из отеля – местные псы несколько дней оказывали ему покровительство и в итоге привели назад к отелю.