Ларс Браунворт - Краткая история крестовых походов

Однако почтение, питаемое папой к Бернарду, не было взаимным. Аббат Клервоский считал Евгения безнадежным тупицей, неспособным добиться никакого результата. И тот факт, что такой человек официально стоял во главе католической церкви, был второстепенной деталью, которую аббат в большинстве случаев мог игнорировать. Однако Бернард разделял озабоченность папы делами на Востоке, поэтому, когда Евгений попросил его произнести проповедь в поддержку крестового похода, тут же согласился.

Для этого выбрали Везле – живописную деревню в Центральной Франции, щеголявшую аббатством внушительных размеров, которое могло вместить огромное число людей. Весть о том, что Бернард выступит с проповедью, свела на нет весь подготовленный заранее запас свободных мест. В аббатство хлынул поток гостей, жаждавших послушать речь этого великого человека. Самым именитым из них стал французский король Людовик VII, который так до конца и не отказался от намерения отправиться в крестовый поход. Попутно он послал Бернарду приглашение – в надежде, что тот убедит присоединиться к нему и его дворян.

Тех, кто достиг достаточно преклонного возраста, чтобы помнить Первый крестовый поход, можно было без труда простить за некоторое ощущение дежа вю . Как и в 1095 году, все собравшиеся не смогли поместиться в местной церкви, поэтому решили, что Бернард будет проповедовать с возвышения, воздвигнутого на соседнем поле.

31 марта 1146 года Бернард Клервоский занял место рядом с королем Людовиком VII в центре просторного помоста. Символизм момента – церковь и государство объединились ради святого дела – был очевиден всем: толпа затихла. Бернард Клервоский не разочаровал.

Как и когда-то в Клермонте, его точные слова никто не записал. Но вот о том эффекте, который они произвели, летописцы говорили с благоговейным трепетом. Толпа слушала с восторженным вниманием, и когда Бернард озвучил наказ записываться в крестоносцы, в ответ – эхом клермонтского крика – прозвучало оглушительное «Deus vult!» [87]   «Этого хочет Бог!» ( лат .). . Прямо на возвышении Людовик вместе с женой, прекрасной Алиенорой Аквитанской, преклонил колени и принес клятву крестоносца. Публика стала кричать и требовать ткань для того, чтобы пришить к плащам кресты, и ринулась вперед. Материя, заготовленная монахами с этой целью в немалых количествах, закончилась столь быстро, что Бернарду пришлось сбросить собственную мантию и порвать ее на полоски, дабы восполнить нехватку.

Еще более волнительной реакция была в сельской местности. Бернард отправился в поездку по центральной части Франции, проповедуя и назначая своих представителей, чтобы они дальше несли его слово. Содержавшийся в речах Бернарда посыл несколько отличался от того, который когда-то проповедовал Урбан. Освобождение Иерусалима, ставшее мотивом для Первого крестового похода, в качестве стимула больше не действовало, потому что город по-прежнему находился в руках христиан. Вместо этого слушателям Бернарда поручалось важное дело спасения самой Святой земли. Новый крестовый поход объявлялся искупительным и давал шанс заслужить прощение, радея за божье дело. Он был, если вспомнить незабываемую фразу самого Бернарда, «символом бессмертия», доставшимся тому счастливому поколению. Теперь он представлял собой не просто вооруженное паломничество – новый крестовый поход оправдывал обращение в христианство огнем и мечом.

Французскую паству Бернард убедил. Через несколько дней после проповеди в Везле Бернард сообщил Евгению III о достигнутом успехе в письме – одновременно напыщенном и хвастливом: «Вы повелели, я повиновался, – трубил он, – я сказал и число крестоносцев выросло до бесконечности. Города и села теперь опустели…»

Невзирая на хвастовство, Бернард прекрасно понимал, что сейчас на кону его престиж. Он вдохнул во Второй крестовый поход жизнь, а раз так, то на нем лежала и ответственность за то, чтобы тот не выродился в фарс. Главная его забота сводилась к тому, чтобы не допустить повторения актов насилия в отношении евреев. Он называл их «живыми словами Священного писания» – по той причине, что иудейская диаспора напоминала христианам о страданиях Христа – и осторожно подчеркивал, что их нельзя подвергать гонениям. «При власти христианских принцев они терпят тяжкую неволю» , – говорил он, а раз так, то, подобно тем же христианам, иудеи тоже ждали избавления.

Однако гонения и в этот раз все равно начались. Вскоре некий цистерцианский монах по имени Радульф отправился в Германию и стал выступать с антисемитскими проповедями. Это многих встревожило, причем сразу по нескольким причинам. Папа Евгений III намеренно запретил проповедовать новый крестовый поход в Германии, потому как поддержка тамошнего монарха требовалась ему, чтобы вернуть Рим. Бернард в ярости стал забрасывать берега Рейна письмами, приказывая прекратить еврейские погромы, но на сей раз его проигнорировали. Восстановить порядок удалось только после личного его приезда в Германию и публичного осуждения Радульфа.

Появление харизматичного аббата в Священной Римской империи, может, и положило конец преследованиям евреев, но при этом повлекло за собой по всей стране волну лихорадочного возбуждения, вызванную желанием записаться в крестоносцы. Бернард прекрасно знал о нежелании папы проповедовать в Германии крестовый поход, но отказываться от своих усилий не намеревался. Теперь, когда германцы откликнулись на призыв, он решил проследить, чтобы все было сделано правильно.

Убедить огромное количество германцев – причем убедить на французском языке – принять участие в длительном и опасном походе было задачей весьма трудной. Каждому подданному империи, жаждущему нести христианство дальше, достаточно было взглянуть на ее восточные границы, где несметные племена варваров только и ждали, когда же их обратят в новую веру. Для большинства германских предводителей эта работа, длившаяся уже без малого столетие, представлялась гораздо важнее далекой угрозы в виде ислама. Однако Бернард, несмотря на все эти препятствия и потребность в переводчике, как всегда, добился успеха.

Германскому монарху Конраду III эта новость радости не доставила. Поскольку папа в Риме еще не короновал его, с формальной точки зрения он оставался не более чем королем Германии. Это положение вещей не только было досадным для него, но и представляло опасность в политическом плане, подрывая к нему доверие внутри империи. В качестве решения проблемы он пообещал Евгению III вернуть Священный город в обмен на коронацию, и поэтому в самую последнюю очередь хотел, чтобы внимание его дворян отвлекали разговорами о каких-то крестовых походах.