Катя Федорова - О том, что есть в Греции

Анчоус – рыба маленькая, робкая. Больше всего на свете опасается луны. Прячется от нее на дне. Полнолуние было совсем недавно, поэтому анчоус на рынке вялый, тусклый, с зареванными красными щеками. «Сегодня он без плавок», – поясняет Мина. Говорит:

– Вообще-то он хороший. Просто понимаете… он устал бояться!

Предлагает дораду. Объясняет, почему она свежая.

– Не смотрите на то, что у нее хвост колечком. Это не показатель. Их так удобнее в ящик складывать. – Достает коробку со льдом, показывает изогнутые бока дорад. – На жабры тоже не смотрите. Могут обмануть. А вот глаза никогда не врут – взгляд у рыбы должен быть трезвый, прямой, бесстрашный. Но главное – это цвет. У моих чешуя, как радуга, переливается – видите? Не рыба – пожар!

Манолис, продающий критские помидоры, как обычно, расставил рядом с прилавком закуску: варенную с томатом баранину, козлятину, зажаренную на душистых ветках, несколько свиных шашлыков, бутыль ципуро, пару кусков сыра, хлеб. Торгует и одновременно завтракает с друзьями. Не спеша: пока день не начинает течь к закату.

Вангелис, продавец баклажанов, перцев и огурцов, отдает все по евро.

– Мне ведь ничего не нужно, – притворно исповедуется он очереди. – Ни денег. Ничего. Я хочу просто уйти!

– Конеееец! – сотрясает Вангелис рынок голосом, в котором нет ничего одушевленного. Человек так не говорит. Так падает шкаф.

Эраст, зеленщик, с которым у меня возникла буколическая плодовоовощная симпатия, подарил мне съедобный букет из кабачковых цветков. И самих кабачков отсыпал.

– Прошу… Возьмите, пожалуйста, Катерина… Утренние… сладкие, как сливки!

Древнегреческий философ по имени Карнеад всем был хорош. Вот только смерти боялся, что любомудру не к лицу. Однажды он услышал, что его друг и коллега Антипатр умер, приняв яду.

Карнеад страшно разволновался. Заорал диким голосом:

– Несите мне! Несите скорей!

– Чего? Чего нести-то? – растерялись рабы.

– Меду и вина!

В Греции и сейчас так: если и плачешь, то всегда найдешь, чем утешиться.

Купила странные мандарины. Рыхлые. Между кожурой и дольками – упругий воздух. Сожмешь мандарин пальцами, через секунду вмятина распрямляется, как будто в резину ткнул.

Прилавок с перцами каждую неделю украшается заново. Как витрина известной петербуржской парикмахерской на улице Восстания. Продавщица видит, что я прицеливаюсь из мобильника, и просит: «Погоди. Я сейчас уйду из кадра. Сделаешь нормальный снимок. Панорамный».

Старики устраиваются рядом с передвижной жаровней, заказывают вино, шашлычки-каламаки. Сумки с луком-пореем, свеклой, картошкой, брокколи, апельсинами расставляют вокруг стола. Советуют товарищу:

– Михалис. Ты бы снял пиджак – жарко.

Михалис усмехается:

– Вот еще. Я уже снял один раз! Когда в поезд зашел. Где теперь мой пиджачок, бог знает. Может, в Салониках, а может, вернулся обратно в Афины. Больше такую ошибку я не повторю!

– Пиджак еще ладно, – вступает в диалог еще один старик. – У меня был случай. Ехал я в Амальяду, но заснул… Просыпаюсь – красота: огни, платформа огромная… Думаю – как изменилось все… И к лучшему… Раньше темь – глаз коли. Выхожу на перрон, говорю – о, ре браво, Амальяда! Как ты похорошела! А мне какой-то парень: эй, отец, ты что – свою станцию проспал? Мы в Пиргосе, конечная… Эх… Аты говоришь пиджак…

Соседняя жаровня выше жанром. На столах бумажные скатерти, в солонках соль вперемешку с орегано, меню богаче. Стейк свиной и говяжий, кебабы, домашние колбасы, запеченная в духовке поросятина – большая (свинина) и малая (молочный поросенок). Вино не как обычно – анонимное красное и белое, а душистое «мосхофилеро» и кисловатое «агиоргитико».

Здесь обосновалась молодежь. Естественно, никаких покупок. Пришли нарядные, налегке – мир посмотреть и себя показать. За столиком парочка влюбленных и подруга. Парень под высоким напряжением, так и кипит вокруг своей любви. Вскакивает то за салфеткой, то за хлебом, то за стаканом, то за водой. Садясь, каждый раз лезет обниматься. Девушка, следуя старинному этикету прекрасной дамы, сидит смирно, как голубица. Вздыхает, искусно смущается. Глаза в пол, как у схимницы. Ее интерес выдают только подробный макияж и идеально выпрямленная спина. Подруга вне игры, ей явно не нравится роль статиста, она предлагает побыстрее начать есть, а то, дескать, скучно.

– Хриса! – взмывает кверху кавалер. – Что ты будешь? Я уже заказал колбаски, кебабы, дзадзики, лепешки. Но это закуски, пустяки. А что ты будешь есть? Свиной стейк или говяжий?

– Я не знаю, Ставрос… Наверное, ограничусь колбасками, кебабами, дзадзики и лепешками… Я вообще-то на диете… Боюсь, не влезу в платье.

– Да ты что! – вспыхивает парень. – Мы же договорились. У нас же пир! Ты говорила, что хочешь нормально посидеть, как люди! Я запланировал! Так что – свиной или говяжий?

– Ну… свиной! – решается невеста.

– Ты что, Хриса, – дождавшись ухода Ставроса, отчитывает ее подруга. – Почему ты выбрала свиной? Говяжий ведь вкуснее и дороже!

– Потому что я его люблю! – отвечает пунцовая от собственного признания невеста.

– Да что ты понимаешь в любви? Понимала бы – заказала бы молочного поросенка! – возмущается подруга.

В чем в чем, а в любви греки разбираются. Приходится. Уж очень аппетитен местный мануал.

У продавцов рыбы на рынке интереснее всего. Во-первых, у них красивые прилавки: разноцветные рыбы, огромные, с мужскую ладонь, креветки густого темно-красного цвета из Атлантики и маленькие, бледно-розовые – свои, эгейские. Во-вторых, у них весело и громко: комедия дель арте идет без остановки, хочешь – будь зрителем, а хочешь – персонажем.

– Все свежее, дешевое и греческое! – кричит рыбник. – Исключительное качество!

– А как же креветки? – спрашивает придирчивый покупатель.

– Ну да, пардон. Креветки подкачали. А вы купите их из жалости. Не всем везет родиться в Греции!

– Вы с ним? – спрашивает у меня Прокопий, кивая на старого-престарого деда, весьма, впрочем, бодрого: недешевая шляпа, на брюках – великолепные стрелки, в руке – грейпфрут.

– Нет, – говорю, – я сама по себе.

Прокопий низко кланяется, прося прощения. Старик оглядывает меня критически, наклоняется к Прокопию и что-то долго ему шелестит на ухо.

– Господа! – оглашает на весь рынок брейкинг ньюс Прокопий. – У него отношения с девушкой двадцати двух лет! Боже! А моей, – продолжает Прокопий с сожалением, – моей уже 35. Но что поделать? Я влюбился. Она сказала, что она ангел, и я ей поверил!

– А у тебя хорошая нога! – интимно понизив голос, обращается Прокопий к мужчине, купившему у него два килограмма рыбы-соль.