Александр Широкорад - Секретные операции царских спецслужб. 1877-1917 гг.

В конце концов и Лопухину пришлось пострадать от Азефа. Террорист Каляев прямо в Кремле кинул бомбу в карету великого князя Сергея Александровича. В таких ситуациях власти всегда ищут «стрелочника». Таким «стрелочником» и оказался либерал Лопухин. Его назначили губернатором Эстляндии, что было значительным понижением по службе. В октябре 1905 г. в Ревеле начались погромы. Лопухин приказал выпустить арестованных политических заключенных и согласился на создание народной милиции из рабочих. Порядок в городе был восстановлен. Но взбешенный Столыпин нажаловался царю, и по высочайшему повелению Лопухин был уволен с государственной службы «без пенсии».

27 июня 1906 г., находясь на отдыхе в Германии, Лопухин пишет открытое письмо Столыпину, где требует отказа Министерства внутренних дел от применения провокаций. Лопухин пока по-прежнему молчит об Азефе, но в качестве одного из примеров провокаторской деятельности охранки говорит о наличии в здании Петербургского губернского жандармского управления тайной типографии со специальным заказанным за рубежом оборудованием. Типография печатает листовки от имени революционеров и анонимные листовки с призывами к еврейским погромам.

Замечу от себя, что подпольные жандармские типографии были не исключением, а скорее нормой в охранке. Жандармский генерал А.В. Герасимов, руководивший охранкой с 1906 по 1908 год, писал в своих воспоминаниях: «В начале 1903 г. мне пришлось побывать в Петербурге… В этот мой приезд в очередной беседе, в которой участвовали Зубатов и Медников, последний мне сказал:

– Вы ничего не делаете там. Ни одной тайной типографии не открыли. Возьмите пример с соседней, Екатеринославской губернии: там ротмистр Кременецкий каждый год 3–4 типографии арестовывает.

Меня это заявление прямо взорвало. Для нас не было секретом, что Кременецкий сам через своих агентов устраивал эти нелегальные типографии, давая для них шрифт, деньги и прочее.

И я ответил:

– Я не арестовываю типографии потому, что у нас в Харькове их нет. А самому их ставить, как делает Кременецкий, и получать награды потом – я не намерен…»

Но Санкт-Петербург – не Екатеринославская губерния. И 8 июня 1906 г. на заседании Первой Государственной думы министру внутренних дел Столыпину все-таки пришлось отвечать на депутатский запрос о печатании «воззваний с призывами к погромам» в тайной типографии в Департаменте полиции. Объяснения министра были путанны и неубедительны. После Столыпина выступил князь С.Д. Урусов, бывший тверской губернатор и бывший товарищ министра внутренних дел: «Когда собирается где-нибудь кучка незрелых юношей, которая провозглашает анархические принципы, вы на эту безумствующую молодежь сыплете громы, ополчаетесь пулеметами. А я думаю, что та анархия, которая бродит в юных умах и гнездится в подполье, в потаенных углах и закоулках, во сто крат менее вредна, чем ваша сановная анархия».

Князь Урусов довольно точно сформулировал состояние власти в России – «сановная анархия». Жаль только, что он не уточнил, благодаря кому возникла сановная анархия. Можно ли представить сановную анархию при Николае I или Александре III?

Столыпин промолчал и ничего не ответил Урусову, если не считать того, что в декабре 1906 г. князя Урусова вместе с большинством депутатов упекли за решетку.

Но вернемся к Азефу. Разоблачения Бурцева и показания Лопухина и Бакая заставили эсеров назначить суд над Азефом. Однако большинство руководства партии верило Азефу, причем в основном те, что хотел верить, и нельзя было не верить, иначе как объяснить, что агент Раскин 16 лет водил их за нос. Азеф заявил коллегам, что едет по революционным делам в Мюнхен и Берлин, а сам из Франции поехал в Санкт-Петербург и 11 ноября 1908 г. явился лично к Лопухину. Лопухин не пустил сексота дальше передней и сухо заявил, что ничем не может ему помочь. От Лопухина Азеф кинулся к генералу Герасимову. Генерал немедленно отправился к Лопухину и пригрозил «внесудебной расправой». Лопухин закончил беседу фразой: «Если меня спросят [об Азефе], я скажу правду. Я не привык лгать».

Немедленно испуганный Лопухин пишет письма председателю Совета министров П.А. Столыпину, товарищу министра внутренних дел А.А. Макарову и директору Департамента полиции М.И. Трусевичу и две их копии передает знакомым, чтобы в случае его неожиданной смерти их переслали в прокуратуру. Лопухин описал появление у него Азефа и Герасимова, их просьбы не открывать эсерам роли Азефа и угрозы в его адрес в случае невыполнения этого требования. Он просил адресатов данной им властью оградить его от подобных свиданий с сотрудниками охранки.

Визит к Лопухину оказался роковым для Азефа. Эсеры узнали о визите, а проверка показала, что ни в Берлине, ни в Мюнхене Евно Фишелевич не был. Азеф был официально объявлен провокатором, но с помощью охранки, вступившей в контакт с кайзеровскими спецслужбами, сумел укрыться в Германии.

Узнав об окончательном разоблачении Азефа, Столыпин кинулся к царю, представил Азефа почти как спасителя отечества и лично жизни самого царя. Как писал Герасимов: «Чрезвычайно возмущенный царь приказал начать судебное преследование предателя» (то есть Лопухина). Лопухин был арестован в свой квартире. 28–30 апреля 1909 г. он был судим Особым присутствием Правительствующего сената. Деяние Лопухина не подходило ни под одну из статей Уголовного уложения. Ему буквально «пришили» статью 102 («Виновный в участии в сообществе, составившемся для учинения тяжелого преступления…»). Адвокат Лопухина присяжный поверенный А.Я. Пассовер резонно возразил, что Лопухин ни в какие сообщества с эсерами не вступал, и единственным последствием его деяний было исключение Азефа из противоправительственного сообщества. Обвинению крыть было нечем. Тем не менее Лопухину дали 5 лет каторжных работ, замененных Сенатом на пожизненную ссылку в Сибирь.

11 февраля 1909 г. с большой речью в защиту Азефа Столыпин выступил в Государственной думе: «Я изучал подробно это дело [Азефа . – А.Ш. ], так как меня интересовало, нет ли в нем действительно улик в соучастии, в попустительстве или в небрежении органов правительства. Я этих данных, указаний и улик не нашел…

Мы правительство, мы строим только леса, которые облегчают вам строительство. Противники наши указывают на эти леса как на возведенное нами безобразное здание и яростно бросаются рубить их основание. И леса эти неминуемо рухнут и, может быть, задавят и нас под своими развалинами, но пусть это будет тогда, когда из-под их обломков будет уже видно… в главных чертах здание обновленной… свободной от нищеты, от невежества, от бесправия, преданной как один человек своему Государю России».