Генри Хаггард - Полковник Кварич

Он мгновенно узрел преимущество, которое подарила ему трагическая смерть мистера Квеста и возврат закладных, и хотя он знал, что Ида будет еще сильнее ненавидеть его за это, он поручил своим адвокатам взыскать деньги и пустить в ход все возможные законные средства для оказания давления на мистера де ла Молля. В то же время он написал в частном порядке сквайру, обратив его внимание на тот факт, что теперь дела вновь обстоят так, как то было в начале, однако он по-прежнему готов выполнить ранее озвученные договоренности, при условии, что тот убедит Иду согласиться выйти за него замуж.

На что мистер де ла Молль ответил достаточно вежливо, несмотря на свою обиду и раздражение по поводу того, каким образом его будущий зять решил распорядиться закладными после смерти мистера Квеста, а также подозрение (это было лишь подозрение) по поводу первоначальной причины их передачи адвокату. Он повторил то, что уже говорил ранее, что де не может принудить свою дочь вступить в брак, но если она согласится, то он не станет возражать.

Так что пока дело не продвинулось дальше. Пару раз Эдвард встречал Иду, гуляющей возле замка или по дороге в город. Она холодно кивала ему, и это все. В его повседневном хлебе разочарования была лишь одна крошка утешения – слабая надежда, которая, когда речь идет о женщине, заставляет сердце болеть даже больше: насколько Косси знал, его ненавистному сопернику, полковнику Кваричу, было запрещено приходить в замок, и что он и Ида практически не общаются.

Но он был упрямым и настойчивым человеком; он знал силу денег и те перемены настроения, к которым способна подтолкнуть отчаявшихся людей их нехватка. Он также знал, что женщины, которые привязаны к одному мужчине, нередко добровольно продают себя другому, понимая, что любовь может пройти, а богатство (если договор составлен правильно) – нет. Поэтому он не оставлял надежды, что под давлением множества обстоятельств, – а те оказывали на нее все возрастающее давление, – дух Иды со временем будет сломлен, ее сопротивление рухнет, и он добьется своей цели. И, как покажут последующие события, эта надежда не была беспочвенной.

Что касается его страсти, той буквально не было предела. Она давала о себе знать самыми разнообразными способами, и в радиусе многих миль была предметом всеобщего любопытства и сплетен. Над камином в гостиной имелся свежий тому пример. Правдами и неправдами он заполучил несколько фотографий Иды, в частности, одну из них в придворном платье, которое она надевала два или три года назад, когда ее брат Джеймс настоял на том, что ее следует представить при дворе. Эти фотографии он увеличил, а затем, заплатив 500 фунтов, заказал известному художнику портрет Иды в полный рост в придворном платье. Заказ был выполнен, и хотя колорит картины оставлял желать лучшего, портрет, имевший поразительное сходство с живой Идой, в целом был прекрасным произведением живописи и теперь висел в великолепной позолоченной раме над его камином.

Итак, в тот день Косси сидел перед камином, задумчиво глядя на портрет, чьи очертания в мерцающем декабрьском свете постепенно тускнели, когда вошла служанка и объявила, что с ним желает поговорить некая дама. Эдвард спросил, как ее зовут, на что девушка ответила, что не знает, потому что вуаль на ее шляпке была опущена, а сама она была в просторном плаще.

Через пару минут гостья вошла. До ее прихода Косси снова впал в задумчивость, потому что теперь, казалось, его ничто не интересовало, если только это не имело отношения к Иде. Он же знал, что эта женщина не может быть Идой, потому что служанка сказала, что она невысокого роста. Так случилось, что он сидел к двери правым ухом, на которое он теперь был глух, поэтому немощь и грезы помешали ему услышать, как Белль – а это была она – вошла в комнату.

Минуту или даже больше она стояла, глядя на него, пока он сидел, устремив взгляд на портрет, и пока она смотрела на него, на ее нежном бледном лице возникло что-то похожее на жалость.

– Боже, какое же проклятие наложено на нас, что мы обречены искать то, что не можем обрести? – подумала она вслух.

Теперь он услышал ее, и, подняв глаза, увидел ее, стоящую в свете и мерцании камина, игравшем на ее бледном лице и черном плаще. И тотчас вздрогнул. В следующий миг она скинула с себя плащ и капюшон, и тот упал на пол. Но где же ее прекрасное округлое тело, где ее золотистые локоны? Исчезли, а их место заняла грубая хламида из синей саржи, на которой висело распятие, и белый капюшон монахини.

Он с восклицанием вскочил со стула, не зная, примерещилось ли ему это или же он и вправду видел женщину, стоявшую там, словно призрак в свете камина?

– Прости меня, Эдвард, – вскоре сказала она нежным тихим голосом. – Согласна, все это выглядит довольно театрально, но я надела это платье по двум причинам. Во-первых, потому что я уже через час покидаю этот город и хотела бы остаться неузнанной, во-вторых, показать тебе, что тебе нет оснований бояться, будто я пришла сюда, чтобы устроить тебе сцену. Ты не мог бы зажечь свечи?

Он механически выполнил ее просьбу, а затем опустил жалюзи. Белль села возле стола и уткнулась лицом в ладони.

– В чем смысл всего этого, Белль? – спросил он.

– Сестра Агнес, ты должен так обращаться ко мне теперь, – сказала она, отрывая руки от лица. – Смысл всего этого в том, что я покинула мир и вступила в сестринство, которое заботится о бедняках Лондона, и я пришла попрощаться с тобой, сказать тебе последнее «прощай».

Он в изумлении посмотрел на нее. Его сознание отказывалось соединить эту прекрасную любящую женщину и жизнь в холодных монастырских стенах. Ему было неведомо, что подобные натуры, чья страстность нередко бывает причиной их гибели, наиболее способны к таким странным поступкам. Мужчина или женщина, которые действительно могут любить и терпеть – а они редки – могут также, когда их страсть полностью сломила их, повернуться, чтобы пойти вверх по каменистым тропам, ведущим к антиподам любви.

– Эдвард, – продолжила она, говоря очень медленно, – ты знаешь, какие отношения нас связывали, и что эти отношения значат для женщины. Ты знаешь, я любила тебя всем сердцем и всей моей душой… – после этих слов она вздрогнула и разрыдалась – Ты также знаешь, – продолжила она, – чем все закончилось… весь этот позорный конец. Но я пришла не затем, чтобы обвинять тебя. О нет, я не обвиняю тебя, это целиком и полностью моя вина, и если я что-то должна простить, то я прощаю. Какие бы воспоминания еще ни жили в моем сердце, клянусь, я подавила в себе все обиды, и я искренне желаю, чтобы ты был счастлив так, как ты представляешь себе счастье. Грех лежит на мне, вернее, лежал бы, обладай мы свободой воли, в чем лично я сомневаюсь. Мне следовало любить своего мужа или, вернее, человека, которого я считала своим мужем, поскольку при всех недостатках он был слеплен из другой глины, нежели ты, Эдвард.