Генри Хаггард - Полковник Кварич

– Вот как? А когда ты вернешься?

– Я пока не знаю, может, завтра. Кстати, Белль, – продолжил он, и его голос слегка дрогнул. – Скажи, ты всегда будешь думать обо мне так же плохо, как сейчас?

– Я? – растерялась она. – Кто я такая, чтобы судить тебя? Даже если ты плох, я еще хуже.

– Возможно, для нас обоих есть оправдания, – сказал он. – Возможно, в конце концов, такой вещи, как свободная воля, не существует и мы лишь пешки, движимые на шахматной доске высшей силой. Кто знает? Но я больше не буду тебя задерживать. До свидания, Белль.

– Да.

– Можно поцеловать тебя, прежде чем я уйду?

Она удивленно посмотрела на него. Ее первым побуждением было отказать. Он не целовал ее годами. Но что-то в его лице тронуло ее. Это всегда было утонченное, меланхоличное лицо, но этим вечером оно показалось ей почти неземным.

– Да, Уильям, если хочешь, – сказала она, – но мне непонятно, почему.

– Пусть мертвые хоронят своих мертвых, – туманно ответил он и, наклонившись, обнял ее нежную талию и, притянув к себе, поцеловал нежно, но без страсти, в лоб. – Спокойной ночи, – сказал он. – Наверно, я был не слишком хорошим мужем тебе. Спокойной ночи, – повторил он и ушел.

Придя в свою комнату, он на несколько мгновений бросился лицом вниз на кровать, и по судорожным содроганиям его спины сторонний наблюдатель почти наверняка решил бы, что он рыдает. Когда же он встал, на его лице не было ни слез, ни нежности. Напротив, лицо было суровым и хмурым, как у человека, замыслившего нечто ужасное. Подойдя к ящику стола, он отомкнул его и вынул небольшой револьвер Кольта. Тот был заряжен, но он извлек патроны и заменил новыми из жестяной коробки. Затем Квест спустился вниз, надел просторный плащ с высоким воротником и мягкую фетровую шляпу, поля которой он отвернул вниз, на лицо, положил револьвер в карман плаща и вышел из дома.

Вечер был ужасный. Дул сильный ветер, и между его порывами дождь шел сплошной стеной мелких брызг. На улицах было пусто, что не удивительно в такую погоду. Мистер Квест добрался до станции, не встретив ни единой живой души. Возле круга света, отбрасываемого фонарем над дверным проемом, он остановился и поискал глазами клерка Джонса. Вскоре он увидел, что тот расхаживает взад-вперед под навесом и, подойдя, коснулся его плеча.

Джонс испуганно обернулся.

– Ты купил билет, Джонс? – спросил Квест.

– Господи, сэр, – сказал Джонс, – я не узнал вас в этом наряде. Да, вот он.

– Женщина все еще там?

– Да, сэр, она взяла билет третьего класса до Лондона. Она как будто с цепи сорвалась, потому что ей не продали в буфете алкоголь. Кричала и визжала пока ей, в конце концов, не налили бренди. Выпив, она начала рассказывать буфетчице всевозможные истории о вас, сэр, заявила, что возвращается в Лондон, потому что боится, что если останется здесь, то вы ее убьете, и что вы ее законный муж, и она подаст на вас в суд, и я не знаю, что еще. Я сидел и слышал все это своими ушами.

– Понятно. Впрочем, чему удивляться? – сказал мистер Квест, с натужным смешком. – Она обычная воровка и даже хуже, вот кто она такая, и к этому времени завтра я надеюсь увидеть ее за решеткой. А вот и поезд. Спокойной ночи, Джонс. Я как-нибудь справлюсь сам.

«Что же он решил сделать? – подумал Джонс, глядя, что его хозяин проскользнул на платформу через калитку, а не прошел через кассу. – Ну да ладно, в любом случае у меня в кармане четыре фунта, а остальное – не мое дело». – И Джонс отправился домой пить чай.

Тем временем мистер Квест стоял на мокрой, пустынной платформе подальше от фонарей, глядя на белые огни приближающегося поезда, несущегося сквозь бурю и ночь. Вскоре состав остановился. Никто из пассажиров не вышел.

– Эй, мэм, глядите в оба, если вы едете, – воскликнул швейцар, когда женщина по имени Эдит вышла из буфета.

– Третий класс вон там, впереди, – подсказал носильщик, подбегая к вагону, чтобы проследить за погрузкой почты.

Тигрица двинулась дальше и прошла мимо мистера Квеста так близко, что тот услышал, как она ругается на неучтивость швейцара. Напротив было купе третьего класса, и она вошла в него. Это был один из тех вагонов, которые до сих пор можно нередко увидеть на провинциальных железнодорожных линиях. В таких вагонах перегородки не доходят до потолка, а сами они часто освещаются из рук вон плохо. Вот и в этом вагоне лампа, которая должна была освещать половину вагона, не горела или уже погасла. По всей длине купе не было ни души.

Как только его жена вошла, мистер Квест увидел для себя шанс. Подойдя к темному вагону, он открыл дверь, а затем закрыл ее как можно тише и уселся в темноте. Локомотив свистнул, раздался крик «полный вперед», и состав пришел в движение.

Вскоре он увидел, как женщина встала в своем купе и через перегородку посмотрела на темный вагон.

– Ни единой души, – услышал он ее бормотание, – и все же у меня такое чувство, как будто этот дьявол Билли ползет за мной. Тьфу! Должно быть, это все нервы. Я как сейчас вижу взгляд, каким он посмотрел на меня.

Через несколько минут поезд остановился на следующей станции, но никто не вошел, и состав вскоре снова покатил дальше.

– Есть пассажиры до Эффри? – крикнул проводник. Ответа не последовало. Если они не остановятся в Эффри, то остановок не будет в течение сорока минут. Наступил его момент. Квест немного подождал, когда состав наберет скорость. Железнодорожные рельсы здесь проходили через болотистую местность, более или менее осушенную плотинами и реками, но все равно дикую и довольно пустынную. Над этой огромной равниной яростно бушевала буря, заглушая даже стук колес поезда.

Он бесшумно встал и вошел в купе, в котором находилась Тигрица. Она сидела в углу, откинув голову назад, и слабый свет лампы падал ей на лицо. Глаза ее были закрыты. Она спала.

Квест скользнул вдоль сиденья, пока не оказался напротив нее, где замер, глядя на жестокое, испитое лицо, несшее на себе печать алкоголя, румян и многих лет злобных мыслей и порочной жизни, и вздрогнул. Перед ним был его злой гений, существо, гнавшее его от греха к греху и, наконец, уничтожившее его. Если бы не она, он был бы приличным, уважаемым человеком, а не тем, кем он был сейчас, лжецом и покрывшим себя позором изгоем. В эти несколько секунд созерцания перед его внутренним взором промелькнула вся его жизнь – все эти долгие, утомительные годы борьбы, преступлений и обмана. И это был конец, и перед ним сидела причина конца. Нет, ей не уйти от него. Он отомстит ей. Перед ним не было ничего, кроме смерти, так пусть же умрет и она.

Он стиснул зубы, вытащил из кармана револьвер, взвел курок и поднес его к ее груди.

Что не так с его револьвером? Раньше он не замечал, что тот такой тяжелый. Нет, дело не в этом. Он просто не мог этого сделать. Он не мог застрелить спящую женщину, пусть даже дьяволицу. Он не мог убить ее во сне. Его природа восставала против этого.