Игорь Маранин - К Вашим услугам, государь [СИ]

Барон взглянул на девушку: ее рыжие волосы разметались по плечам, глаза блестели веселым азартом боя, грудь вздымалась, как после долгого бега.

— Где ты научилась так владеть мечом? — морщась от боли, наконец спросил он.

— Мой брат был хорошим воином, — весело ответила Крисмегильда и неожиданно добавила, — таким же, как и ты. Три тысячи чертей!!

Она подошла к барону и жарко поцеловала его в губы. Руперт отбросил меч, крепко обнял девушку и вдруг как-то обмяк и стал опускаться на пол.

— Рыцаря сразил поцелуй? — игриво поинтересовалась Крисмегильда и тут увидела позади падающего Руперта смуглую физиономию азиата. Девушка хотела что-то сказать, но почувствовала холодную сталь клинка, приставленного к горлу.

— Урсулай всегда выполняет прыказы, — усмехнулся азиат и громко добавил, — обоых связать и в фургон!

17 июня, 8 часов вечера

По курчавым дубравам южной Европы медленно и степенно влачился караван. Конечно, верблюдов там не было, но значительное количество мулов было нагружено аккуратными увесистыми тюками, на лошадях гарцевал добрый десяток наемных стражников, а на терпеливых осликах ехали хозяин всего этого добра Мордехай бен Седекия, его двое сыновей и другие домочадцы. Позади каравана неторопливо трусили крепкие лошадки, на которых сидели Карл и Несси. Путешествовать всегда опасно, а с караваном как-то спокойнее, рассудили они, и Карл нанялся к Мордехаю дорожным лекарем, а Эрнестина — поварихой. Старый Мордехай и сыновья, конечно, готовили себе сами, в особой посуде и с соблюдением невероятно сложных запретов, но стражники вполне удовлетворялись стряпней Эрнестины. Карл особо не перетруждался, болезни ограничивались потертостями у лошадей и похмелюгой стражи, да и то не часто. Зато они ехали в относительной безопасности и неуклонно приближались к светлому будущему — аптеке в городишке с гордым и звучным названием Кондом, что под Тулузой, где и намеревались зажить тихой и незаметной жизнью счастливых обывателей.

Неторопливый ход каравана и частые привалы располагали к беседам о прошлом и будущем. О будущем говорили больше, о прошлом — с оглядкой. Эрнестина не без основания опасалась, что не все моменты ее жизни хорошо согласуются с розовым образом непорочной новобрачной, но Карлу на это было плевать: он полюбил ее, какая она есть. Карлу тоже было что скрывать и оттаивал он постепенно.

Как-то погожим вечером, когда все поужинали и стражники захрапели, а Мордехай углубился в чтение старинной наоборотной книжищи, испещренной квадратными значочками, Карл заговорил о детстве. Слушая описания его маменьки со сковородкой наперевес, Несси звонко смеялась, а потом спросила об отце.

— Да я его почти и не помню, — отвечал Карл. — Скучный он был, все грустил, молился… Мать говорила, что он не всегда такой был — мол это года три перед смертью все что-то мучило его, тайна какая-то. Умер он когда мне было пять лет. Помню, что скосила его какая-то странная простуда — в обед дождичком прохватило, а к утру он уж отошел. И осталось мне от него немногое: скудное состояние, нелепый домишко, да вот непонятное письмо.

— Письмо? Он написал тебе письмо?

— Да, много лет спустя я рылся в его вещах, и нашел бумагу с надписью «Моему сыну Карлу, когда ему исполнится 18 лет».

— И что там было? — с интересом спросила Эрнестина.

— Какая-то странная исповедь, — ответил Карл. — Да вот, почитай. Я всегда с собой его ношу, как талисман. — Он порылся за пазухой и вытащил замшевый мешочек на шнурочке, в котором лежало несколько пиастров и затертый на сгибах лист пергамента.

« Моему сыну», — гласила надпись. Эрнестина осторожно развернула лист и принялась читать с возрастающим интересом:

«Сын мой, ты читаешь эти строки спустя моей смерти, так восслушай же голос из-за гробех, и да пребудет с тобой Господь наш Вседержитель и наставит тебя на путь истинный, а тернистого пути греха отвратит. Надеюсь всемерно, что ты праведную жизнь ведешь и грамоте и наук богоугодных со прилежанием постигаешь, дабы снискать многие знания себе на пользу и Господу во славу, матушку почитаешь и отца своего многогрешного не забыл.

Прочитай сию исповедь, сын мой, и никому сие не рассказывай, ибо многие знания много печали приносят, если ими не вовремя воспользуешься. Особливо же не рассказывай ничего из сего добрейшей и добродетельной своей матушке, ибо невоздержна она на язык и в делах тонких неумудренна и сим знанием многое зло может себе и тебе принести.

Некогда был я лекарем при водолечебне, то же было заведение, где благородные господа, скорбные утробою, оные скорби питием целебной воды и прогулками облегчали и премного сим были довольны. И был я вознагражден и достатком малым, и доброю и плодовитою женою. Однажды, в неблагословенную Господом ночь, пришел ко мне человечек виду зело премерзкого и невзрачного, и как бы совсем неприметный, именем Гуунтер, и поведал мне, что некая вельможная особа желает меня видеть и со мной тайно говорить. И препроводил меня к сей особе, коя укрыта была густою вуалью, но я разузнал потом у прислуги, что была это матушка ныне царствующего Вильгельма, да продлит Господь его дни, и приказала она мне под страхом ужасныя смерти сделать сие нечестивое дело. В трактире в одной из наших восточных лечебен пребывала некая дама на сносях и поскольку пришел ей срок, то муками родовыми была отягчаема. Даму же сию знать и разузнавать о ней мне было не велено, а велено под видом простого лекаря в опочивальню ту проникнуть и немедля новорожденного ребенка ея изъять и с лица земли истребить, поскольку ребенок сей может большую смуту хельветской династии принести.

А за сие оная пожилая и весьма властная дама посулила меня щедро вознаградить, дабы ни я, ни мои домочадцы впредь никакого недостатка не знали. А коли я откажусь, или, чего доброго, проболтаюсь, то предать меня страшной смерти в руки церкви пресвятой, как еретика.

И задрожал я, и пришлось мне согласиться, и, скрепя сердце, я пошел. Дама родильница была измучена страданиями утробными изрядно, и мало что понимала и зрела вокруг, и вот! Свершилось таинство и чудо, и я, нечестивый, пользуясь беспамятством дамы, младенца (а была то девочка прехорошенькая) схватил и унес. Однако не попустил Господь стать мне еще и убийцею — влачась по ночным улицам, завидел я табор цыганский, и подумал: у цыган много детей, будет и еще один, а все же будет жива, ведь всякий дух славит Господа. И надел на младеницу медальон, у оной дамы взятый, с таинственной надписью « CORDELIA pl WILLIAM eq AMOR », и положил сверток у кибитки, и бросился назад в опочивальню, дабы помощь посильную сказать несчастной, так мною обиженной неведомо за что. И войдя в комнату, стеснился дух мой, и власы подъялись от ужаса, ибо сия дама пришла уже в себя и ласково баюкала на руках своих младенца, коего я своими руками только что унес в черную ночь! Но спустя время понял я, что не чудо тому причиною, а Господь благословил чрево сей жены двумя младенцами, вторую девочку же родила она по моему уходу. И узнал я из разговора, что о первом младенце не помнила сия дама ничего по причине безмерных родильных мук. И оказав ей всякую помощь и лечение, бежал я в ужасе и раскаянии, и до сих пор дух мой удручен весьма. Посему прошу тебя заказать мессу за упокой души моея в соборе города Авиньона. И да пребудет на тебе благословение Божие, Во имя Отца и Сына и Святого духа. Аминь .»