Пэт Баркер - Безмолвие девушек [litres]

– Брисеида, мне так жаль…

– Не печалься, со мной все будет хорошо. Ну, ступай же .

Я возвращалась в стан Ахилла. Он не станет драться из-за меня и ясно дал это понять. Он готов сражаться до смерти – смерти Агамемнона – за все свое имущество, но только не за меня. По пути через лагерь я оглядывалась на простых женщин и подмечала у кого-то разбитые губы, у других синяки. У одной девушки, юной и довольно милой, был округлый шрам на лбу, куда пришелся удар тупым концом копья. Быть может, прежде она тоже принадлежала Агамемнону, пока не наскучила ему и не оказалась на улице?..

Ни Патрокл, ни Ахилл еще не вернулись. Кто-то сказал, что они отправились к морю. Наверняка обсуждали, что им делать – или не делать, – когда явится Агамемнон. Я прошлась по комнатам, без слез – я не могла плакать, – просто брала вещи и возвращала на место. Подошла к зеркалу и прильнула к своему отражению. Полированная медь запотела от моего дыхания, и в следующий миг пятно растаяло – вот и мое существование в этих стенах было столь же мимолетным. Я прошла в кладовую и опустилась на кровать. Через некоторое время вошла Ифис и взяла меня за руку. Никто не проронил ни слова. Наконец в коридоре послышались шаги: Ахилл и Патрокл вернулись с прогулки.

Ахилл еще горел пылом битвы, развернувшейся на арене.

– Значит, так и поступим? Когда он явится, ты не впустишь его. Остановишь у ворот. Можешь отвести к нему Брисеиду. Я не желаю видеть его – если я его увижу, то убью.

– Он не придет.

– Сказал, что придет.

– Я слышал, что он сказал.

– Я убью его.

– Да, я знаю. И он тоже знает. И поэтому не придет.

В голосе Патрокла сквозила усталость. Полагаю, этот их разговор повторялся по кругу. Я представляла их так ясно, как если бы стена между нами стала прозрачной. Ахилл расхаживает из угла в угол, и Патрокл сидит, сложив руки на коленях, внешне спокойный, но челюсти стиснуты.

– Ты можешь присесть, – произнес Патрокл. – Их придется ждать не один час.

– Ха! Он не вытерпит.

– Первым делом ему придется возвратить Хрисеиду отцу. И найти сотню тельцов – сомневаюсь, что они пасутся под боком. А затем – дожидаться возвращения корабля. Так ему следует поступить.

В моей душе затеплилась надежда. Они не смогут тем же днем тронуться в обратный путь. Принесение в жертву сотни тельцов тоже займет немало времени, затем последуют гимны и молитвы Аполлону и пир. Это растянется на целую ночь, и только утром все соберутся обратно. Мучимые похмельем, они не смогут рано отплыть… Учитывая, сколько времени будет у Агамемнона на размышления, не переменит ли он своего решения? Неужели он готов порвать с Ахиллом и проиграть войну – из-за девчонки ?

Вновь шаги в соседней комнате. Наконец я услышала скрип – Ахилл опустился в свое кресло.

Патрокл откашлялся.

– Мне послать за Брисеидой?

– Зачем? Для прощального соития? Нет, спасибо.

Молчание. Мне представилось легкое смущение на лице Ахилла.

– Нет, не стоит, – произнес он затем. – Она сама скоро узнает.

Поскольку необходимость сидеть в ожидании отпала, я воспользовалась возможностью ускользнуть. Мне хотелось попрощаться с Хрисеидой и пожелать ей доброго пути. Я чувствовала, что хорошие для нее новости несправедливо омрачало мое собственное безрадостное будущее.

Начало смеркаться. Я побежала к гавани, где корабли Агамемнона подготавливали к отплытию. Женщины небольшими группами уже собрались на берегу и смотрели, как тельцов грузят на корабли. Животные, чувствуя под копытами шаткую палубу, ревели от страха. Доски стали скользкими от их зеленоватых экскрементов. Воины, что загоняли их на палубу, распевали гимны во славу Аполлону, но я слышала нотки отчаяния в их голосах. Может, они полагали, что даже этого недостаточно?

В последний момент, когда все было готово, Хрисеиду вывели из жилища Агамемнона. На ней была простая белая накидка, без украшений, волосы заплетены в косы. Она выглядела как царица – бледная, сдержанная и внезапно повзрослевшая. Агамемнон не появлялся. Одиссей взял ее за руку и помог подняться по сходням на палубу. Хрисеида встала на корме и оглядела стан Агамемнона, затем полчища черных кораблей в гавани. Я видела, как широко раскрыты ее глаза. Сдержанная внешне, Хрисеида полна ужаса и со страхом ждет, что в любую секунду Агамемнон передумает и сон оборвется.

Мы подпрыгивали и кричали:

– Доброго пути! Счастливо!

Поначалу я думала, что Хрисеида не ответит, так она была напряжена в своем намерении сохранить спокойствие. Потом она все же вытянула руку и в неуловимом движении помахала нам.

Я огляделась вокруг и исполнилась теплого чувства – даже любви – ко всем женщинам, что пришли проводить Хрисеиду. Они не завидовали ее удаче, хотя любая из нас отдала бы правую руку за возможность вернуться домой – и чтобы было куда вернуться.

Внезапно на корме рядом с Хрисеидой появился Одиссей. Все засуетились, стали поднимать паруса, вытаскивать якорь – и корабль медленно тронулся с мелководья, взрывая ил и оставляя за собой широкую борозду. Сначала воины работали веслами под ритм барабанов, но скоро ветер наполнил паруса и понес корабль прочь, словно внял стремлениям Хрисеиды. Мы смотрели, как корабль удаляется и тает, и над нами воцарилась гнетущая тишина. Не могу говорить о других, но в тот миг я чувствовала себя как никогда обездоленной.

Когда все начали расходиться, я заметила, как некоторые из женщин поглядывают на меня краем глаза. К тому времени весть о моей участи разошлась по лагерю. Одна из них – я не особенно ее запомнила – взглянула на меня и ухмыльнулась.

– Так значит, ты теперь наполовину царица?

Сомневаюсь, что кто-нибудь завидовал моему возвышению – если можно так это назвать.

Я поплелась обратно, понурив голову и глядя, как влага сочится сквозь песок под моими стопами. Я так погрузилась в собственные мысли, что раз или два чуть не врезалась в кого-то, но затем чутье заставило меня поднять взгляд – и как раз вовремя. Меньше чем в сотне шагов от меня стоял Агамемнон, глядя на свой корабль с Хрисеидой на борту – черную точку на фоне багрового закатного неба.

Я спряталась между кораблями и стала ждать. По всему берегу мужчины входили в море, смывали масло и грязь с кожи, окунали головы в волны – и все без исключения распевали гимны во славу Аполлона. Славится Аполлон, разящий издалека, и даже боги трепещут, когда он натягивает свой серебряный лук… И бесчисленные жрецы молят Феба избавить их от поветрия. Скоро побережье обезлюдело, и линия прилива чернела от людей. На моих глазах происходило нечто поразительное: все войско вошло в море.

Некоторых воинов, слишком слабых и неспособных идти, приходилось нести к воде. Резкое погружение разгоряченного тела в холодные волны было способно убить их. Но, насколько я знаю, никто из них не умер. Я видела даже, как один воин, ослабленный болезнью, после погружения самостоятельно вышел на берег.