Пэт Баркер - Безмолвие девушек [litres]

Я решила, что Гекамеда больна – ничего другого на ум не пришло, – и потому всю дорогу бежала, не останавливаясь. Ну или пыталась бежать. Моя беременность как раз начала проявляться внешне. Воины все еще спали после разгульной ночи, и стражи Нестора не были исключением. Но сам Нестор был уже на ногах и одет. Гекамеда жестом пригласила меня внутрь.

– Ты уже слышала о Поликсене?

Я кивнула. Слова были излишни, и мы просто стояли в полумраке, глядя друг на друга. Затем Гекамеда сказала:

– Нестор хочет, чтобы я сопроводила ее. Он говорит, что сестрам и матери не позволят быть рядом, и… Поликсена не может пройти туда одна. – Она теребила пальцами уголок своей вуали. – Пойдешь ли ты со мной?

Я уставилась на нее в изумлении. Я видела, как она бледна и напугана – а эта женщина всегда была добра ко мне, когда это действительно имело значение.

– Да, конечно, я пойду, – сказала я.

Гекамеда кивнула. Затем повернулась к столу и принялась раскладывать медовые печенья на поднос.

– Они там ничего не ели.

Голос у нее дрожал. Ей необходимо было чем-то занять себя, лишь бы не думать. Я помогла ей разложить печенье, и прислужники Нестора взялись отнести их на арену. Я сомневалась, что хоть немного из этого будет съедено, но видела, что Гекамеда не сможет сидеть сложа руки. Мы подготовили еще пару блюд с печеньем, после чего приготовились к тому, что нам предстояло увидеть.

Женщин из царского дома – вдову Приама, его дочерей и невесток – содержали в той же хижине, куда меня поместили в ту первую ночь. Внутри было не протолкнуться – даже хуже, чем в прошлый раз. Некоторые из девушек вынуждены были сидеть на голом песке. Спутанные волосы, лица в синяках, глаза налиты кровью, туники изорваны… Родные, и те с трудом признали бы их. Елену разместили в отдельной хижине. Возможно, это и к лучшему: сомневаюсь, что она пережила бы эту ночь в одной хижине с троянскими женщинами. Менелай по-прежнему говорил, что убьет ее, но отказался от изначального замысла. Он решил, что позволит своим землякам убить ее – скорее всего, забить камнями, – но сначала доставит Елену домой. Никто ему не верил. Все знали, что она еще задолго до этого найдет способ пробраться к нему в постель.

Мы прокладывали себе путь сквозь толпу. То и дело на глаза попадались женщины, кормящие грудью новорожденных дочерей. Маленькие девочки безучастно играли в песке. По старой памяти я оглядывала лица, хоть и не надеялась отыскать там сестру. Я высматривала ее среди женщин, когда их гнали по грязной тропе, что вела с поля битвы в лагерь, сбитых в кучу, как стадо овец, ведомое на убой. Если какая-то из женщин падала, ее били древками копий и заставляли подниматься. Я не заметила среди них ни одной беременной или женщины, ведущей за руку малолетнего сына, – Агамемнон был верен своему слову. Я переводила взгляд с одного напуганного лица на другое, но страх придавал им всем сходство. Прошло немало времени, прежде чем я убедилась, что сестры среди них нет. Позднее кто-то рассказал мне, что несколько женщин бросились с башни, когда увидели греков, рвущихся в ворота. Я не знала этого точно, но сразу подумала, что моя сестра могла оказаться среди них. Ианта была способна на такое, я – нет.

Мы разыскали Гекубу и Поликсену, сидящую у нее в ногах. Рядом сидела Андромаха, вдова Гектора, и смотрела в пустоту. Стоящая рядом женщина объяснила мне: Андромахе только что сообщили, что она достанется Пирру, сыну Ахилла, – мальчишке, который убил Приама. Глядя на ее лицо, нетрудно было заметить, как мало ее это волнует. Меньше часа назад Одиссей взял за ногу ее маленького сына и сбросил со стен Трои. Единственный ее ребенок мертв, а ночью ей предстояло раздвинуть ноги перед новым хозяином: безусым юнцом, сыном человека, который убил ее мужа…

Глядя на Андромаху, я вновь услышала последние ноты скорбной песни, сочиненной Ахиллом, – словно я слушала ее долгие месяцы. Слова засели у меня в мозгу, как полчище паразитов, и я чувствовала омерзение. Да, гибель молодого мужчины на поле брани – это трагедия, и не было нужды напоминать мне об этом: я потеряла четырех братьев. Несомненно, эта трагедия заслуживала скорбных песен – но их постигла не худшая участь. Я смотрела на Андромаху, обреченную провести остаток покалеченной жизни в рабстве, и думала: «Нам нужна другая песнь».

Все худшее в судьбе Андромахи уже случилось, но в ногах Гекубы сидела Поликсена – пятнадцать лет, вся жизнь впереди – и пыталась утешить мать.

– Лучше умереть на кургане Ахилла, – говорила она, – чем жить в неволе.

Ох уж это непокорство юности…

Гекамеда продвинулась к Гекубе и что-то быстро ей сказала, после чего отступила в тень. В тот миг наше присутствие было лишним.

У стены бродила Кассандра, другая дочь Приама, заламывала руки, причитала и время от времени пронзительно выла. Я думала, что кто-то из сестер попытается успокоить ее, но от нее отвернулись даже родные. Кассандра была жрицей Аполлона, который поцеловал ее и наградил даром провидения. Однако она отказала ему в близости, и тогда он плюнул ей в рот, и с тех пор никто не верил ее предсказаниям. Алые ленты по-прежнему увивали ее одежды, но цветы в ожерелье уже зачахли. Как ни странно, Агамемнон выбрал именно ее. Лишь богам ведомо, почему: возможно, он решил, что еще слишком мало оскорблений нанес Аполлону. Кассандра всем мешала и всех раздражала, металась по хижине, расталкивая всех, кто попадался на пути. Когда слуги Агамемнона явились за ней, все вздохнули с облегчением. Под конец Кассандра прильнула к матери, бормоча что-то о путах и топорах. Она говорила, что смерть настигнет ее вместе с Агамемноном, что, выбрав ее, он обрек себя на гибель. Никто ей не верил. В таком состоянии слуги и увели ее, проклятую своим же богом.

Когда ее вели мимо меня, один из стражей произнес:

– Будь я проклят, если б лег с ней в постель.

– Да уж, – отозвался второй, – с ней и заснуть побоишься.

Следующей увели Андромаху. Поглощенная своим горем, она даже не заметила, как ее уводили. Но для меня это стало ударом, потому что за ней явился Алким. Наверное, я должна была предвидеть это. Алким служил Ахиллу, а теперь – и его сыну. Само собой, явиться за ней должен был он. Прежде я нечасто видела Алкима. По правде говоря, последние несколько дней я и вовсе избегала его. Мне предстояло провести с ним остаток жизни, и непросто было примириться с этим, зная, что он совершал в последние дни и часы Трои. Теперь я знала одно: что он стал человеком, который увел Андромаху.

Держа ее за руку, Алким остановился подле меня. Я спросила вполголоса:

– Скоро мы отплываем?

– Еще нет, все пока спят. – Он кивнул в сторону Поликсены. – Да еще это…